Смута
Шрифт:
Позиция Солдата и Остряка. Мы не Академия наук, чтобы истины открывать. От знания того, что рабство было исторически обусловлено, рабам не было легче. Они все-таки восставали, заранее зная, что обречены на поражение. Ну, а что если у нас вызывает протест сам объективный ход эволюции человечества со всеми его неумолимыми и железными законами? Опыт истории учит, что борьбу против недостатков начинают всегда дилетанты. Они не обдумывают свои поступки и их последствия. И не имеют ясных целей. Они выражают общественное недовольство, и все. Если бы люди всегда заранее знали, что возможно и что нет, что разумно и что нет, они
Позиция Фюрера. Я отвергаю иррациональный бунт в духе Солдата и Остряка. И не принимаю позицию исторического терпения Горева и Григорьева. Ждать столетия?! Люди хотят улучшений условий жизни сейчас, для себя, а не для отдаленных потомков. Для этого нужны радикальные перемены в стране. Нужна новая революция, причем сверху, по инициативе высшего руководства. Нужны такие реформы, чтобы народ перестал ждать подачек сверху, чтобы он был вынужден работать так, как работают на Западе.
— Ты предлагаешь капитализм?
— Чушь! Это — идеологическая сказка, будто Запад есть капитализм. Запад — это плюрализм, демократия, индустриальное общество.
— Что, там уж и капитализма больше нет?
— Есть. Но это — совсем не то, о чем нам прожужжали уши. И роль его не та.
— Ты можешь привести пример твоих радикальных реформ?
— Сколько угодно. Например — безжалостно закрывать экономически нерентабельные предприятия.
— А что это будет означать на деле для миллионов людей? Безработицу, принудительную высылку в места, где люди не хотят добровольно жить. На словах твоя реформа выглядит хорошо, а на деле она есть покушение на самое фундаментальное завоевание нашей истории — на гарантированную работу. Народ это понимает своей шкурой. И, естественно, будет протестовать по-своему.
— Позиция народа реакционна. Надо его заставить в принудительном порядке начать жить по-новому.
— А как сочетать это насилие над народом с демократией?
— А я и не настаиваю на демократии. Я за разумную диктатуру.
— Наш народ по горло сыт этой разумной диктатурой. Он стремится разрушить ее.
— Сейчас в стране назрели огромные разрушительные силы, — сказал Горев. — Сейчас как проповедь иррационального бунта снизу, так и попытки радикальных реформ сверху могут иметь один и тот же результат, а именно разруху, хаос, смуту, деградацию, катастрофу. Сейчас настоящий борец за блага народа и страны не тот, кто призывает к восстанию или к преобразованиям, а тот, кто стремится удержать страну от этого. Надо думать не о том, чтобы приобрести что-то новое, а о том, чтобы сохранить, осознать и оценить то хорошее, что мы уже имеем.
— А что хорошего мы имеем?
— Хотя бы эту прекрасную природу!
— Я должен вас разочаровать. Эта прекрасная природа испорчена навечно. Здесь — зона повышенной радиации.
Чернов не хотел произносить эти слова, чтобы не портить настроение. Они вырвались непроизвольно. Ночь он не спал. Ему не давала уснуть мысль: почему самые простые элементы человеческого бытия оказались самыми труднодоступными и самыми уязвимыми для мирового зла?! Оправдан ли прогресс вообще?!
Прогресс не есть абсолютное благо. Прогресс в одних отношениях
Современный научно-технический прогресс не есть просто прогресс во имя улучшения условий жизни людей. Он имеет социальные основы, не имеющие ничего общего со стремлением облагодетельствовать человечество. Его движущим мотивом являются эгоистические интересы лишь какой-то части человечества, навязываемые всем в качестве всеобщих. Человечество покатилось по наклонной плоскости прогресса. Оно уже не в силах избежать его катастрофических последствий. Человечество утрачивает нечто гораздо более важное, чем очевидные достижения прогресса, а именно — утрачивает человека и человечность. Люди превращаются в роботообразные существа, объединенные в роботообразную цивилизацию с фальшивыми страстями и примитивными мыслями.
В отпуске
Отпуск летом 1984 года Юрий провел в Красноармейске. Мать уехала на Юг с Маловым. Заботу об Юрии взяла на себя бабушка.
Большую часть времени Юрий бродил в одиночестве по окрестностям города. Иногда доходил до Атома. Однажды он встретил там мужчину лет сорока. Тот тоже бродил без цели. Разговорились. Новый знакомый назвался Робертом Кузьминым. Он отбыл семилетнее заключение за антисоветскую (как гласил приговор) деятельность. Теперь ему предстояло провести в Атоме еще пять лет внутренней ссылки.
— Вы будете смеяться, — сказал Кузьмин, — но меня осудили за защиту коммунизма.
— Как так, — удивился Чернов.
— А вот так! Бывает защита похуже критики. Если бы я критиковал коммунизм, мне дали бы два или три года обычных лагерей. А за защиту мне влепили семь лет тюрьмы и лагерей строгого режима с последующей пятилетней ссылкой.
— Что же это за защита, если Вас так сурово наказали?!
— Я написал книгу, в которой обосновал закономерность всех зол коммунизма. В результате диссиденты не стали меня защищать, объявив меня махровым сталинистом. На Западе книгу не стали печатать поэтому. А наши власти сочли книгу клеветой на наш общественный строй.
— А что Вы думаете теперь о нашем строе?
— Сейчас надо о другом думать, о более важном.
— Что Вы имеете в виду?
— Близится великая смута. Скоро у нас все начнет рушиться. Боюсь, что придется защищать коммунизм иначе, от всякой мрази, которая похуже коммунистов будет.
— Откуда она возьмется?
— Всякого дерьма в России всегда было в избытке. А наш социальный строй породил дерьмо эпохальное, причем — в огромном количестве. Все наши привилегированные слои таковы. Рыба, как говорится, с головы гниет.