Смятение чувств
Шрифт:
Принесло ли бы какую-то пользу, если бы теперь Дэвид попытался снять с себя обвинение в меньшем проступке? Отрицать свою любовную свяаь с леди Шерер? Он смог бы сделать это убедительно, лишь обвинив Джулиана. И тем самым уничтожив в душе Ребекки идеализированный образ ее бывшего мужа – самое ценное из того, что она хранила в памяти. Дэвид не смог этого сделать. Он бы никогда этого не сделал.
Это слабость? Или сила?
Дэвид решил, что в данном случае это не имеет значения.
Хотя это и казалось не правдоподобным, их жизнь
В ту первую ночь Дэвид испытал соблазн лечь спать где-нибудь в другом месте, но он знал, что, поступив так, он больше никогда не смог бы вернуться к жене. А ведь им предстояло провести вместе всю оставшуюся жизнь. Какое-то время он молча лежал рядом с Ребеккой, но когда повернулся, чтобы обнять ее, она приняла его ласки не с прежней готовностью подчиниться ему, не с недавней страстью. Она занималась с ним любовью, закрыв глаза. Она проявляла какую-то особую нежность.
Будто сумела прочувствовать и понять его боль.
Будто изо всех сил стремилась простить его.
Словно сама хотела простить себя за то, что не отвергла Дэвида.
Словно пыталась, несмотря ни на что, полюбить его.
К концу января Дэвид уже отнюдь не был уверен, что они смогут продолжать жить так, как живут сейчас, что они когда-либо смогут наконец расстаться с прошлым и устремиться в будущее. Он не знал, что их сейчас объединяет – любовь или отчаяние. Что это такое – начало новой жизни? Или же начало конца?
Он этого не знал…
Но в конце января пришло письмо. Граф Хартингтон в обычной для него официальной манере звал их приехать в Крейборн. Речь идет, писал граф, о деле, не терпящем отлагательств. Они должны приехать немедленно – вдвоем.
Глава 21
Крейборн, 1858 год
После краткого обмена мнениями супруги решили взять Чарльза с собой. Однако, разумеется, этот шаг был вынужденным, поскольку они смогли бы расстаться с сыном не больше чем на день.
Несмотря на громкие протесты Чарльза, его повезли в купе в сопровождении няни, горничной его матери и камердинера отца. Дэвид и Ребекка ехали одни в отдельном купе, с тревогой обсуждая возможные причины столь внезапного вызова.
– Может быть, папа заболел, – уже, наверное, в десятый раз высказала предположение Ребекка. Это казалось единственным разумным объяснением. Но непонятно: почему, если заболел граф, письмо написал он сам, а не Луиза. Если только это не затяжная болезнь, которая медленно приближает его конец. О подобной возможности они не говорили, хотя подразумевали ее.
А вдруг заболела Луиза? Или Кэти… А может, ни с кем ничего и не случилось… Возможно…
В конце концов они исчерпали все варианты. Но ни к чему так и не пришли. Никаких иных предположений они больше высказать не смогли, а поэтому переключились на другие темы. Какой-то замкнутый круг…
– Скоро нам все станет ясно, – решил наконец Дэвид и положил тем самым конец дискуссии. Ведь все равно они уже приближались к Крейборну.
Ребекка вспоминала их последний визит к графу, когда они подъезжали к его дому на экипаже, который отец специально послал за ними. Это было всего несколько недель назад – на Рождество.
С того времени все переменилось. Все и ничего. Интересно, заметят ли граф и Луиза, что Ребекка и Дэвид как-то изменились? И действительно ли они стали какими-то другими? Ведь их жизнь во многом осталась той же, что и прежде. Минувшим летом необычным оказался лишь тот короткий месяц счастья. И все же этот самый месяц неожиданно создал – или возродил – прочные узы между ними.
Будь то к лучшему или худшему – они поженились, и Ребекка никак не могла окончательно убедить себя, будто сожалеет, что Дэвид вовлек ее в брак обманным путем, сыграв на ее уязвимости, скрыв истину о том, что на самом деле произошло в Крыму.
Она знала, что ей следовало бы сожалеть. Почувствовать, что ей отныне невмоготу жить с Дэвидом. Однако на самом деле она этого не ощущала. Наоборот, за последнее время она обнаружила, с какой неожиданной глубиной ее охватило чувство привязанности к Дэвиду.
Глядя из окна экипажа, Ребекка подумала, что дом графа выглядит совершенно обычно – нет никаких внешних признаков того, что в этом доме произошло нечто серьезное.
Экипаж остановился.
– Я отнесу Чарльза в детскую комнату и устрою его там, – сказала Ребекка. – Ты же, Дэвид, сможешь разыскать отца и успокоиться. Или он сам найдет тебя. Он, вероятно, видел, как подъезжает экипаж.
Но в холле их встретил дворецкий, который выглядел, как обычно, – величественным и суровым. Он предложил, чтобы ребенка наверх отнесла няня. Его светлость, добавил дворецкий, желал бы без промедлений повидаться в библиотеке с лордом и леди Тэвисток.
Ребекка передала няне уставшего и сердитого Чарльза и переглянулась с Дэвидом. Встреча на этот раз выглядела весьма официально. Она вспомнила, как граф вышел в холл поприветствовать возвратившегося из Крыма Дэвида. Даже на Рождество он ждал их в холле вместе с Луизой и Кэти.
А теперь он захотел увидеть их обоих в библиотеке? Не одного Дэвида? Ребекка почувствовала, что ее сердце забилось быстрее. Она заметила, что ее беспокойство отразилось на лице Дэвида. Он обнял ее за талию и повел в библиотеку. Дворецкий распахнул перед ними дверь.
Граф стоял напротив двери, повернувшись спиной к камину.
– Папа? – произнесла Ребекка и сделала несколько шагов по направлению к графу. Но что-то ее остановило. Первой ее мыслью было, что граф действительно заболел. Он выглядел смертельно бледным и неестественно скованным. Нет, похоже, что-то случилось с Луизой. Неужели Луиза умерла?