Смятение чувств
Шрифт:
Дэвид вскочил на ноги, почувствовав, что реальность наконец взяла его за горло.
– Чарльз… – произнес он.
– Решать предстоит епископу, – сказал граф. Говорил он по-прежнему хладнокровно, но в глазах светилось беспокойство. – Завтра, Дэвид… Нам надо только потерпеть.
Дэвид снова погрузился в кресло… Его сын незаконнорожден… Ублюдок… Не может законно наследовать ему… Сын его и Ребекки… Невинный, счастливый, маленький златокудрый ребенок… Эти беспорядочные мысли отдавались в его голове, словно удары молота.
– Похоже, мне
Дэвид внимательно смотрел на него невидящим и непонимающим взглядом
– Ты должен был вернуться домой, – спокойно заметил граф. – Ты жив и принадлежишь этому месту, мой мальчик. И именно здесь твоя жена.
«Его жена. Жена Джулиана», – думал Дэвид – Ребекка!
Дэвид внезапно увидел Джулиана. Своего брата. Человека, которого он убил и из-за которого более трех лет терзался. Который чудесным образом вернулся к жизни. Человека, которого он сегодня обнимал и из-за которого лил слезы, пока ему не стало понятно, какие удары начинают наносить по нему, Дэвиду, последствия возвращения Джулиана.
Джулиан жив. И дома. Он сидит здесь ближе чем в шести футах, живой и теплый, улыбающийся и лишь чуть-чуть бледный. Дэвид заставлял себя смириться с правдой. В конце концов он не убил своего брата. Джулиан остался жив.
– Расскажи мне все, что произошло, – попросил он. – Расскажи мне все, что случилось с тобой, Джулиан. Сейчас миновало более трех лет с тех пор, как ты… как ты исчез.
Рассказ Джулиана был довольно расплывчатым. Капитана Кардвелла привезли в какой-то дом, где выходили. Через некоторое время ему удалось полностью выздороветь. Русские вообще-то вряд ли могут похвастать репутацией людей, пекущихся о своих пленных, особенно раненых пленных. Но их женщины, добавил с усмешкой Джулиан, совсем другие. Они проявили упрямство и не позволили парню своевольничать, когда тот собирался незаметно ускользнуть на тот свет.
Одна из этих женщин старалась больше всех и в конце концов поставила его на ноги.
После этого Джулиана отправили подальше в тыл – он говорил очень расплывчато, и было непонятно, куда именно, – и там его содержали в «джентльменском» заключении. Он очень даже не скоро узнал об окончании войны. Казалось, что о его существовании вообще забыли. Когда же он наконец узнал, что война давно кончилась и встал вопрос о его освобождении, ему сказали, что он может уехать в любой момент.
– Как мило – после трех лет заточения, – завершил свой рассказ Джулиан. – Можно было, наверное, ожидать какой-то патетики, фанфар. А я просто вернулся домой. И вот я здесь.
– А я думал, – сказал граф, – что всех пленных освободили сразу же после заключения мира.
Джулиан пожал плечами.
– Я оказался в числе тех, о ком просто забыли, – объяснил он. – Я мог бы там оставаться хоть до девяностолетнего возраста, если бы не решил поинтересоваться, могу ли возвратиться домой. «Попроси и тебе воздается», – хихикнул он. – Я точно процитировал? Ведь я никогда не был силен в Библии.
– Я видел твою могилу, – сказал Дэвид. – Я ездил туда и разыскал ее. Это была братская могила. Меня привело в ярость, что они никак не могли более пристойным образом почтить память капитана гвардии. Обычно офицеров не хоронят в братских могилах.
Джулиан хихикнул.
– Я миновал преисподнюю, – сказал он. – Ты вернулся на фронт, Дэйв, хотя, получив раны, мог отправиться домой? Но в то время нельзя было ждать от тебя ничего иного. Ты был всегда героем, доблестным офицером. Разве ты всегда не ставил долг выше личных устремлений? Тебя ведь наградили «Крестом Виктории»?
Дэвид кивнул.
Они погрузились в молчание.
– Ребекка тяжело переживала, – спросил наконец Джулиан, – когда узнала, что я мертв?
– Она очень любила тебя, Джулиан, – ответил граф. – Мне кажется, что в течение долгого, долгого времени она тоже хотела умереть.
– Бедная Бекка, – сказал Джулиан. – О Боже, мне так недоставало ее.
Дэвид неотрывно смотрел на горевший в камине огонь.
– Ну а теперь я приехал домой и собираюсь здесь остаться, – сказал Джулиан. – Я никогда больше не покину ее. Поверьте, я люблю ее больше жизни.
– Да, – сказал граф, – ты должен лелеять ее, Джулиан. Она уже много выстрадала. Все обернется нелегко для нее. Особенно если епископ окажется человеком, который придерживается буквы церковного закона больше, чем духа христианского сострадания.
– Я все сделаю для нее, – произнес Джулиан. – Клянусь, что поступлю так. Я знаю, Дэйв, что ты заботился о ней. Но тебе нет нужды беспокоиться, что я стану пренебрегать ею или вообще когда-нибудь покину ее. Я собираюсь ее сделать самой счастливой женщиной на свете. – Джулиан поднялся – прежний улыбающийся, жизнерадостный Джулиан. – Я пойду наверх посмотрю, как она там чувствует себя.
Дэвиду казалось, будто кто-то нанес ему удар в живот ножом и поворачивает его в ране. Ему пришлось остаться в кресле. Он должен позволить Джулиану пойти наверх – в комнату Ребекки, в ее спальню. Он должен спокойно сидеть и ждать. Что будет, то и будет.
Ее настоящий муж – Джулиан.
Дэвид сидел очень спокойно, снова пытаясь преодолеть панику.
– Пусть она поспит, – посоветовал граф. – Но она твоя жена, Джулиан. Ты можешь поступить, как считаешь нужным.
– Я не стану ее будить, – пообещал Джулиан. Дэвид услышал, как дверь библиотеки открылась, а потом затворилась. Он оперся локтями на расставленные колени и прикрыл глаза ладонями.
– Дэвид, – сказал после продолжительного молчания граф. В его голосе не осталось и следа хладнокровия. Теперь в нем звучала боль. – Что я могу сказать тебе, сынок? Мне просто нечего сказать.