Смятение сердца
Шрифт:
Через пятьдесят ярдов она начала задыхаться в своей тяжелой куртке. Чуть замедлив шаг, Эмили поднесла пальцы к губам, но свистнуть не смогла — прежде пришлось подождать, пока успокоится дыхание. Дальше она двинулась медленной трусцой, твердо решив нагнать Митча, и, к своему удивлению, за первым же поворотом тропинки наткнулась на его спину. Он, казалось, сам превратился в эвкалиптовый ствол.
— Вы что-то услышали?
— Шшш, — предостерег он, схватив ее за локоть. Его глаза сузились. — А вы разве не слышите?
Эмили напрягла все органы чувств, но сначала ничего
Эмили заколебалась. Бежать за ним или вернуться к остальным? Но отрывистый лай — несомненно, Диггера — заставил ее броситься через кусты вслед за Митчем. Слезы благодарности и облегчения затуманили ей глаза, она налетела на пенек, почувствовала, что падает, и схватилась за тонкие ветви какого-то низкорослого кустарника. В ее ладони впились острые колючки, ветка сильно хлестнула по горлу, когда она с размаху упала вперед. Вокруг воцарилась жуткая тишина.
— Митч! — окликнула Эмили испуганно.
— Я здесь.
Эмили поднялась на ноги и увидела его впереди, немного справа.
— Мы все здесь.
Сперва она подумала, что плохо его расслышала, но, когда подбежала ближе, увидела, что отец с сыном так тесно прижались друг к другу, что она сперва не разглядела фигурку малыша. У их ног пронзительно скулил Диггер, требуя ласки.
Митч открыл глаза. Они показались Эмили неестественно темными. Страх и боль все еще не покинули их. Одна его рука лежала на светлой головке сына, другой он крепко прижимал его к своей груди, словно не собирался больше никогда отпускать.
— С ним все в порядке? — проговорила Эмили. Митч кивнул и медленно выдохнул, избавляясь от остатков напряжения и страха. — Слава богу! — Он еще несколько мгновений прижимал мальчика к себе, затем слегка отстранил и заглянул ему в лицо. — Ты хорошо чувствуешь себя, малыш?
Джошуа потер кулачком лицо и громко засопел. Потом маленькое личико сморщилось, и он снова уткнулся в широкую отцовскую грудь. Лицо Митча изменилось. Губы решительно сжались в тонкую линию. Подбородок упрямо выдвинулся вперед, темные глаза, устремленные на Эмили, мрачно вспыхнули.
— Вы приступите к работе в понедельник.
На другой день Эмили заявила, что согласна с понедельника занять место няни Джошуа, но с испытательным сроком.
— Я, конечно, не брошу вас в трудном положении, — пообещала она. — Останусь до тех пор, пока вы не допишете книгу или не найдете подходящей замены.
Вроде все правильно, вот только ее холодный, натянутый тон наводил на мысль об активном инструктаже Шанталь — откуда, например, Эмили известно, что он пишет книгу? И Митч невольно отвечал ей в таком же тоне. Далее их разговор об условиях работы стал напоминать некую игру. Митч настаивал, чтобы Эмили поселилась у них. Наконец она согласилась, но из трех имевшихся в доме спален выбрала самую маленькую и неудобную, зато находившуюся дальше всех от комнаты Митча. Он стиснул зубы и согласился. И тут же поставил Эмили в известность, что заново пройдет с ней курс вождения.
Через десять дней, когда Митч совершал свой ставший регулярным полуночный моцион, меряя неторопливыми шагами веранду, он вспоминал это жгучее пламя, вспыхнувшее в ее глазах, когда она наконец решила дать согласие.
— Прекрасно. Вы можете попробовать научить меня вождению, если забудете о той ночи. И чтобы больше никаких вопросов, — потребовала она тогда.
Какой черт дернул его согласиться? Она застала его врасплох своим требованием. Он даже посмеялся над иронией, которую Эмили, сама того не желая, вложила в эту фразу — Эмили хотела, чтобы он забыл о ночи, о которой и так ничего не помнил.
— Никаких проблем, — небрежно бросил он, пренебрегая ее недоверчивым взглядом. И именно недоверие в глазах Эмили, именно оно заставляло его держать свое слово все эти десять дней. Все эти дни Митч мучился, стараясь забыть, хотя это не было так уж трудно — при них постоянно находился Джошуа с его играми, мультиками и болтовней. Но вдруг невзначай сказанное слово начинало обретать скрытый смысл, а случайное прикосновение или запах ее чистой кожи переносило его в иную реальность. Эмили — женщина, она живет в его доме, стоит нагая под его душем, спит одна на девственных простынях в спальне в конце коридора…
Митч резко вдохнул ледяной, с привкусом цитруса зимний воздух, который был бессилен остудить его пыл. Его постоянным спутником сделался неутоленный голод. Чтобы не завыть на луну, Митч перескочил через перила и зашагал по газону. Прогулка морозной ночью едва ли охладит его кровь, но по крайней мере прояснит голову. Как же он ответил тогда, подводя итог переговорам?
— Никаких проблем, — процедил он, в то время как ее глаза смотрели с явным скептицизмом. — Поскольку наши отношения чисто деловые и я несу за вас ответственность как ваш работодатель, неуместно даже упоминать о том, что вы были в моей постели. Не так ли?
Да. Вот так он ответил.
Сорок пять минут спустя, когда Митч поднялся на вершину холма, откуда, как на ладони, был виден старый фермерский дом, его сердце екнуло от страха, и он бегом пустился назад.
Окно гостиной, сказал он себе. Незачем так волноваться. Возможно, у нее просто бессонница. Он заставил себя замедлить шаги — не хотелось пугать Эмили, врываясь в дом с безумным видом. Но комната была пуста, на столике в круге света от торшера лежал раскрытый журнал. Остальные комнаты были погружены во тьму, окутанные тяжелым сонным молчанием.
— Эмили!
Он замялся у двери ее спальни и легко постучал в дверь, надеясь, что она ответит. Он ни за что не хотел открывать эту дверь, чтобы увидеть ее в постели — и потом носить в себе этот образ.
— Митч?
При тихом звуке ее голоса он обернулся и увидел, что она выглядывает из комнаты Джошуа, и меньше чем через секунду оказался рядом с ней.
— Что с ним? Все в порядке?
Прижав палец к губам, Эмили призвала его к тишине.
— Плохой сон приснился, — прошептала она. — Но сейчас он снова заснул.