Смятение сердца
Шрифт:
— По пути сюда вы сказали, что этот спуск… — она удрученно взглянула через его плечо на гору, — …сказали, что он не круче, чем спуск для начинающих.
— А еще раньше утром вы пообещали полностью на меня положиться. Разве не так?
Естественно, она помнила. Митч тогда опустил руки ей на плечи и, склонившись к ней, завладел ее взглядом, ее вниманием, всем ее существом. Потом своим особенным — низким, хрипловатым, бархатистым — голосом попросил положиться на него. Если бы он в ту минуту с такой же подкупающей задушевностью попросил Эмили отрезать себе правую
Эмили зажмурилась и глубоко вдохнула.
— Уберите их быстрее, пока я не передумала.
Он негромко, от души рассмеялся, и ее лица коснулось его дыхание, восхитительно теплое по контрасту с холодным горным воздухом. Она невольно раскрыла глаза и увидела его улыбающееся лицо.
— Умница! Больше ничего и не надо, — медленно и тихо произнес он. — Только смотрите мне в глаза, и все.
О да, это она сумеет. Это не составит труда. С напряженными мышцами живота и негнущимися коленями она сделала, как он велел: взялась за середину лыжных палок, а сам он взялся за них с концов. По ее телу разлилось тепло, то ли оттого, что соприкоснулись их руки, то ли от этого долгого контакта — глаза в глаза.
Эти его глаза… Они успокаивали, они ободряли, но в их глубине, в самой сердцевине переменчивого светло-карего водоворота таилось еще что-то. Потом он начал движение. Нет, они оба начали движение. Он двигался спиной вперед и увлекал ее за собой за палки, которые они держали вместе, и ее лыжи заскользили между его лыжами. Она слабо вскрикнула.
Он невозмутимо приподнял бровь.
— Соберитесь с силами, Эм.
Конечно… Вот только твои глаза лишают меня сил.
— Держите лыжи параллельно, — командовал он. — Нет, вниз смотреть не надо…
— Как же я узнаю, что держу лыжи правильно?
— А прежде вы смотрели на них?
Эмили нахмурилась. Горка для начинающих, с которой они начали обучение, кишела новичками, такими же неумелыми, как Эмили.
— Мне приходилось все время смотреть перед собой, чтобы не налететь на другого лыжника.
— Но вы умудрялись при этом держать лыжи прямо? Не глядя на них?
По большей части. Коротко кивнув, она подтвердила, что поняла его, и самую малость расслабилась. Они неторопливой змейкой пересекли широкую ложбину и, набирая скорость, свернули на заснеженную насыпь. Нет, разумеется, не все у нее шло как по маслу — несколько раз лыжи перекрещивались, и тогда желудок сводило судорогой панического страха. Но спокойствие Митча передавалось ей, ободряло, придавало уверенности.
Когда они свернули в сторону с главной лыжни — там ниже слишком все заледенело, объяснил он — на тропу, которая петляла между высокими заснеженными деревьями, сердце Эмили устремилось вниз вместе с лыжами.
— Все в порядке, я вас держу, — произнес он.
Да, он держал ее крепко. Но потом вдруг оторвал одну ее руку от палок и сжал своей сильной ладонью.
— Разожмите другую руку, — сказал он. — Пора поверить в свои силы. Вы сможете, Эмили. Вот увидите.
Разжать руку было нетрудно — как оказалось, пальцы вовсе не свело судорогой. Минуту он держал ее руки в своих, затем отпустил, и ее сердце мгновенно екнуло из-за утраты этой опоры, после чего бешено зачастило. Но и без опоры, без его поддержки ее лыжи продолжали ровно скользить между его лыжами, словно в стремительном грациозном танце.
— Вы чувствуете лыжи? — спросил Митч.
Это было удивительно, но она их действительно чувствовала. Она даже не забыла правильно перенести свой вес с лыжи на лыжу, когда он увлек ее на крутой вираж. Его глаза одобрительно потемнели, и ее сердце откликнулось бурной радостью. Первый раз в жизни Эмили вдруг почувствовала себя ловкой, проворной, едва ли не отчаянной, и улыбнулась во весь рот.
— Ну как, хоть немножко нравится? — поинтересовался Митч.
— Вы шутите? Мне так и хочется бить себя в грудь и кричать: «Ай да Эмили»!
Митч засмеялся, и его смех эхом отозвался в ее ушах. Этот смех, подумала Эмили, бодрит даже сильнее, чем похрустывание снега под лыжами.
— Вы хороший учитель, — сказала она после того, как они прошли еще один крутой поворот. — Шанталь ошибается.
— Только ей об этом не говорите. — Они заговорщицки переглянулись, но его лицо тут же стало серьезным. — На нашем уроке вождения я скорее провалился.
— Но не по своей вине. — Показалось Эмили, или его взгляд действительно опустился ей на губы, которые словно закололо иголочками. Она перестала улыбаться. Нет, это не было игрой воображения.
— Мне не следовало вас целовать, — произнес он, и шелестящее звучание этого слова окутало ее нежностью, как само прикосновение его губ.
— Почему?
— Потому, что вы у меня работаете.
— Но не двадцать четыре часа в сутки и не по воскресеньям. И кроме того… — Тут их лыжи стукнулись друг о друга.
— Осторожно, — пробормотал он, замедляя скольжение и придерживая ее за плечи. Она оказалась в такой близи от него, что они соприкоснулись коленями. — Кроме того?..
— Я сама хотела, чтобы вы меня поцеловали.
Для этих слов момент был не слишком подходящий. Митч тут же резко остановился, без всякого предупреждения. Но лыжи Эмили продолжали движение, и она с размаху налетела на него.
Прежде чем оторваться от него, Эмили до последней капли просмаковала это мгновенье, впитав все детали в жадную память: соприкосновение тел и вслед за этим запахи мороза, сандалового дерева и мужчины, смешавшиеся в одно целое; его руки, заскользившие по ее спине движением, весьма напоминавшим ласку; прерывистый выдох ей в волосы; его тихий смех.
Мягким движением он отодвинул ее, ровно настолько, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Вам лучше не говорить подобные вещи.
Но, видимо, настало время их говорить. На прошлой неделе она сама вела машину. Сейчас она спускается по горе на лыжах. Наверное, пришло время делать то, что действительно имеет значение, — жить, а не грезить. Дрожащей рукой Эмили коснулась его губ — какая досада, что на ее руках сейчас толстые перчатки.
Она медленно провела пальцем по его нижней губе.