Смятение, верность, возрождение
Шрифт:
– А что, мы, не правильно что ли хороним-то? Ведь всегда так хоронили. Молитву отчитаем, а там хаир всем бабушкам и всё. А потом через семь дней поминаем.
– Так вот, говорит, что какие-то учёные писали, что булгары мы. В каком-то 8 веке нам ислам навязали, а мы и живём до сих пор. Все ведь безграмотные были. Вот и сослали нас всех сюда. При царе, Александре. Указ его не выполнили и катитесь к своим, к китайцам-чингизам.
– А что, бунт был? Он ведь был в тридцатом году-то? А она что-то про Ибрагима говорит. Он же раньше прибыл сюда. Это Бектимирка наш пришёл позже. После бунтов, каких-то…
… Собрался народ – татарин на сходку, разговор у них был, серьёзный. Зачитали им указ и все, кто куда. Взбунтовались они.
– Не желаем со своих земель идти в чёрную даль. Где это мы должны теперь жить-то? – кричали мужики старосте, что стоял возле дома.
– А чем мы плохи-то здесь-то? Чем прогневали царя-то? Ведь мирно живём. Как надо. Исправно, – уже разгневаннее кричали другие, наступая на него, – Ты же ведь здесь староста. Ты и решай про нас. Как так? Ты то, остаёшься, а нас куда-то. Сам-то что, не едешь? Нас всё гонишь.
– Нет, не должен наш народ жить на русской земле татарином, исламом. Русские земли-то ведь это. Нам они достались после Чингизхана. Сами знаете. Врага далёкого и лютого. И кто знает, кто вы? Бунтари и всё. Не наши. Вот и другие люди говорят, что чужие вы, не наши, – пытался успокоить мужиков деревенский староста, который был назначен им же, народом, для решения всех их же проблем.
Бабы вой подняли. Сидят вдалеке и наблюдают за разговором. Нельзя им на глаза появляться-то. Платком глаза потрут и опять молчат. Голоса не имеют среди мужского разговора.
– И-и, что – й то мы делали такое, что нам нельзя больше жить-то здесь. Наш хлебушка, наш скот. Где это мы будем жить-то, далеко так?
Мужики в душегрейках и тюбейках подвинулись ближе к старосте, брови нахмурили, кулаки сжали, ругаются. Аллахом проклинают его, старосту.
– Мы тебя здесь для чего ставили? Чтобы ты нас перед царём и губернатором защищал. А ты… – кричали одни.
– Ты нам скажи, почему это мы должны уехать отсюда? Вот ты же, грамотный. Всё знаешь. Обскажи нам, про эту саму грамоту-то, что справный мужик привёз нам о ссылке.
Староста ушёл в дом и оттуда не появлялся, чем ещё больше разгневал татар.
– Ну, что мужики, делать-то будем? Не хотят мужики уезжать. Ой, что-то надумают ещё. Как бы ни пошли, на власть-то, – помолчал староста, посмотрел на всех, тревожно и когда вышел на улицу, отвечал уже тише, – Тише, вы, сказано, ведь. Кто не согласен с указом Царя Александра, тот будет отнесён к ссыльным и закован в кандалы, как бунтовщик.
Расходились мужики по своим домам, разочарованные. Ведь хлеба были здесь у них свои, ремёсла. Скот, резать его, что ли. Куда девать-то всё. Бунтовать! Решили мужики, бунтовать!
– Всех в катаргу! – прокричал пристав и махнул рукой на толпу, собравшуюся на сходе.
Он сидел и смотрел на старосту, который только и охал, что по поводу указа.
– Бусурмане и есть бусурмане. Для них же лучше делаешь, а они не благодарные всё норовят по-своему. По бусурмански. Уж сколько веков живут, как бандиты, так и менять свою жизнь не хотят. И чего этот арабский посол их смутил тогда. Жили бы русскими, ну этими, булгарами, и жили бы. А тут их опять, на веру другую, переделывай.
Пристав помолчал, поморщился, как от назойливой мухи, от привезённого указа жителям слободы и посмотрел на часы, доставая их из бокового кармана, подарок жены:
– А нам-то, что. Гони всех и всё.
Он закончил писать письмо своему начальству и пошёл к выходу. Оглянулся на старосту, посмотрел на него, словно, хотел увидеть того подлеца, который не желал исполнять приказ царский.
– Ты сам-то как? Здесь ведь остаёшься. Ты же староста. Тебе и решать всё. Твоя слобода должна к осени вся перейти на православную веру. Уж не знаю, что это за указ, такой. Но раз царь приказал, надо исполнять. Политику нарушать! Вот я им, – и он погрозил в сторону бунтовщиков.
А взбунтовавшиеся мужики сошлись в одну кучу и к старосте, когда пристав ушёл в дом:
– Мол, измениться что-нибудь ещё? Может, не на всех царь разгневался. Посмотри в бумагах-то, всех что ли записал так, к православию или нет.
– Ну, что вы, мужики. Я же сказал, что пристав приехал не зря. Всех. Под одну гребёнку. Я ведь староста. Мне указ исполнять надо. Пошли, пошли. К себе идите. Вот дома и решайте, что вам делать, – и он пошёл назад в дом, где жил и провожал пристава.
– Добре, добре. Милый. В самый раз приехал. Вот теперь и будем жить по-русски. Это же надо же, что удумали. Ведь испокон веков эти земли нашими, русскими были. И надо же было, ему арабскому бусурману приехать на нашу сторону, подглядеть, что, да как. А сам-то писал, что белые люди живут тут. А сам грамоту к хазарам принёс в ислам их, веру, какую-то смутную затащил. Ох, и история.
Пристав махнул рукой, сел на колку и уехал. Только его и видели на деревне, татары.
Забунтовали татары, против царского указа и ничего не вышло у них. Только потеряли земли свои. Отказал им в наделах царский служащий.
– Пошли, пошли вон. Вам, чужакам верой и правдой служить надо было. А вы не слушаете никого. Вот и получайте своё. Не гневите меня боле. Пошли, пошли.
И выгнали их из деревни.