Смысл жизни: учебное пособие

Даниленко Валерий Петрович

• Горе обессиливает, делает нелюдимым, безразличным и безмолвным. Маленькое горе болтливо, а большое – безмолвно (7 октября).

• Врач:

– Лариса Владимировна, Вы меня слышите?

Ты:

– Глаза – вверх. Этого твоего взгляда я не забуду до конца своих дней (14 октября).

• Знаешь, моя жизнь теперь поделилась на ту и эту. Та – прежняя, до твоей смерти, полноценная, подлинная, счастливая и эта – неполноценная, полужизнь, рефлекс прежней. Эта мне нужна лишь для того, чтобы закончить то, что не успел доделать в той (15 октября).

• Вспомнил,

как в сентябре прошлого года я лежал в больнице и писал там статьи о сказках М.Е. Салтыкова-Щедрина и «Голубой книге» М.М. Зощенко. Это была моя болдинская осень. По возвращении из больницы я быстро написал еще статьи о письмах А.С. Пушкина, две статьи об А.А. Блоке, статью о сказке Л.А. Филатова и др. Это было счастье! Но я этого не понимал. Это было счастье потому, что ты была рядом. Я читал тебе свои статьи. Далеко не все ты принимала. Например, ты забраковала первые варианты статей о М.Е. Салтыкове-Щедрине и М.М. Зощенко. Пришлось переделывать. Да, я не понимал своего счастья. Теперь я его понимаю. Не нужно себя казнить за это. Нужно понять, что твоя смерть открыла мне глаза на ту жизнь – полноценную и счастливую. Теперь мир померк для меня. Выход один: освещать его счастьем той жизни (16 октября).

• Все-то я расписал со своим горем, а оно не уходит (16 октября).

• Я теперь просыпаюсь все время с одним и тем же вопросом: неужели опять жить? (21 октября).

• Не дай Бог вдоветь да гореть! Дай Бог погореть, да не дай Бог овдоветь; Лучше семью гореть, чем однова овдоветь; Видал ли ты беду? Терял ли ты жену? Не плачет малый, не горюет убогий, а плачет да горюет вдовый; Вдовец – деткам не отец, а сам круглый сирота; Горькие проводы – жена мужа (муж жену) хоронит. Вдового никто не приветит (23 октября).

• Два человека я любил в своей жизни бесконечно – маму и тебя. Обе великомученицы. Обеих нет в живых, но любовь осталась (25 октября).

• Вспомнил, как мы с тобой добрались на коляске до рынка на «Волжской» и как ты там выбирала ягоду, помидоры... Ты учила меня, как это нужно делать. Спасибо тебе, родная. Спасибо тебе за все, что ты дала мне на этой земле (27 октября).

• Мне стыдно перед тобой. Я живу (ем, смотрю ТВ etc.), а тебя нет. Мне очень стыдно жить (28 октября).

• Где ты, моя родная? (29 октября).

• Только вчера я понял твое состояние летом (в особенности – в августе). Глядя на экран телевизора, ты думала: «Все это так ничтожно и так далеко от меня перед надвигающимся концом». Ты научила меня смотреть на этот мир августовскими глазами (11 ноября).

• В августе: «Мы даже не съездили на Аршан. Ты все время писал и писал свои книги. И что ты за них получил?» (22 ноября).

• Твою одежду некому носить. После моей смерти некому будет читать мои книги (23 ноября).

• Полноценная жизнь кончена. Сулит мне труд и горе грядущего волнуемое море. Только память о тебе поддерживает меня на плаву. Она меня очеловечивает (13 декабря).

• В больнице: «Я так тебя люблю! Я так тебя люблю! Я так тебя люблю!» (20 декабря).

• Кончается этот страшный, 2010 год. Время меня не лечит. Чувствую себя так же, как на другой

день после твоих похорон. Тебя нет рядом. И так будет всегда. До конца моих дней. Я тебя никогда не увижу. Никогда не поговорю с тобой. Никогда ты не встанешь из гроба и не вернешься ко мне. И это принять? И с этим смириться? И это пережить? (31 декабря).

• Я говорю с тобой, как верующий – с Богом. Я тебя боготворю.

• Моя жизнь стала страданием. Но и оно мне дорого, поскольку оно о тебе (15 января 2011 г.).

• Как охотно ты, добрая, открытая душа, делилась с медиками своими мыслями и чувствами. Тебя слушали. Понимали, что это тебе необходимо (17 января).

• Мне снился чудный сон – ты. Перед самым пробуждением. Ты пришла ко мне на свидание. Здоровая, спокойная, ласковая. Сказала что-то о лекциях, которые тебе надо писать. Я обнял тебя, поцеловал. Меня охватило радостное изумление: я знаю, что ты умерла, и мне непонятно, как ты оказалась дома. Боюсь тебя об этом спросить. Но про себя решил вот что: ты вернулась, кончились мои страдания. Какое счастье! И – я проснулся (17 января).

• Мне было жалко не сережек, которые у тебя украли в реанимации кардеологического отделения на 8-й Советской, мне до слез было жалко тебя. Они были тебе так дороги! Были сделаны из золотых часов твоего папы. Вот почему ты так убивалась, когда обнаружила, что их нет на ушах. Звонила мне со слезами. Что это за человек, снявший драгоценности с больной, находящейся без сознания? А чем лучше сестры, которые оставили тебя обнаженной перед окном, настежь распахнутым для проветривания помещения? Было страшно холодно. Ты умоляла их закрыть тебя одеялом. Не тут-то было. Они простудили твое и без того измученное тело недели на две. Что это за люди? Эсэсовки. Они получали удовольствие от унижения беспомощного, вконец измученного человека. А сестра, которая не сняла с твоей руки катетер, хотя прошло уже пять дней? Пришлось тебя возить на коляске в хирургическое отделение на перевязку недели две, чтобы предотвратить заражение крови. А полная диетологическая безграмотность жизнерадостного хирурга, оперировшего тебя? Он несколько раз предлагал мне отправить тебя в хоспис. Ты ушла с полной уверенностью в том, что именно он и отправил тебя на тот свет. Всех издевательств над тобой не перечтешь! (6 февраля).

• Я много раз встречался в своей жизни с несправедливостью, но только теперь узнал высшую, чудовищную несправедливость – твою смерть. Перед нею меркнут, кажутся ничтожными, исчезают все прочие несправедливости (18 февраля).

• Твоя смерть меня раздавила. А как же я жил до встречи с тобой? (20 февраля).

• Ты умерла для других, но не для меня (25 февраля).

• Ты была лучше всех. Но преждевременная смерть забирает лучшую. Нет правды на земле (27 февраля).

• Я живу теперь вот с каким настроением: не жить собираюсь, а помирать. Надеюсь, что это пройдет. Я возлагаю надежды на книги. По-видимому, по неразумию моему мне кажется, что я воспряну духом, когда они выйдут. Да, это будет, но недолго, потому что тебя они мне все равно не вернут. Все отступило на второй план. Моя подлинная жизнь – с тобой, в общении с тобой, в воспоминаниях о тебе, в жалости к тебе. Эта жизнь загоняет меня в эпикуровскую атараксию – полное безразличие к внешнему миру (1 марта).