Сначала повзрослей
Шрифт:
Это рубашка из лёгкой чёрной ткани неклассического кроя. Она вполне себе приличная, без глубоких декольте и вульгарного декора, но смотрится действительно куда более привлекательно, чем моя водолазка. Она подчёркивает тот образ, который создали девчонки.
— Вот! — хлопает в ладоши Таня. — Теперь совсем другое дело!
— Ой, девочки, мама написала, что они уже вызвали такси. Тут ехать им минут тридцать, не больше, — говорит Лариса. — Давайте закругляться.
Мы помогаем ей убраться со стола,
— Удачи, — подмигивает Аня, когда я выхожу из такси.
Я смущённо киваю ей и захлопываю дверь машины. Такси отъезжает, а я внезапно обнаруживаю, что мои ноги меня как-то не слушаются.
— Ой-ой, — шепчу, понимая, что и голова какая-то странная стала.
У Ларисы было весело. Состояние лёгкости, приятной расслабленности, которое ощущалось у неё дом, сейчас вдруг вылилось в тяжесть и странное ощущение, будто асфальт под моими ногами нетвёрдый.
??????????????????????????Может, это я волнуюсь?
И вообще, ни на что не решусь. Просто приду и лягу спать.
Или решусь? Зря, что ли, девчонки так старались сделать из меня привлекательную женщину?
Пока еду в лифте, твёрдо решаю сказать всё что хотела. Ну и пусть, что ноги едва держат.
Когда открываю дверь, руки дрожат. Волнение проникает в каждый нерв, заставляя сердце трепетать в груди.
Сейчас! Сейчас самое время! Отличный момент! Я чувствую себя смелой и привлекательной, красивой даже.
— Женя? — слышу встревоженный мужской голос из гостиной и торопливые шаги. — Ну хоть бы написала, что задерживаешься, мало ли…
Он замирает в коридоре напротив меня. Свет верхний не горит, только приглушённый из гостиной падает. Силы у меня вдруг куда-то деваются. Ноги подкашиваются и приходится опереться спиной на дверь.
— Так получилось… — шепчу, с ужасом замечая, что и язык-то за зубы цепляется, становясь неповоротливым.
Герман Васильевич сощуривается, смотрит внимательно несколько секунд, за которые я успеваю сгореть дотла.
— Женя, ты пила, что ли?
— Немножко. С девочками, — зачем-то оправдываюсь.
— Ну если с девочками… — выгибает бровь и складывает руки на груди.
Сердится? Отчитывать меня будет? Я совсем о другом поговорить планировала.
— Я хотела сказать, — решаю не тянуть резину. Делаю шаг, но ноги будто из желе, шаг получается неустойчивый, и я едва не падаю. Спасибо Герману Васильевичу, поймавшему меня под локти. — Кажется, я влюбилась, — шепчу, глядя ему в глаза. — В вас.
23
— Кажется, я влюбилась. В вас…
Женя произносит это и замолкает глядя на меня своим хмельным, но при этом таким чистым и таким искренним взглядом. И от этого взгляда в груди будто кто-то за струну дёргает, она резонирует и от этой вибрации по телу расходится странное ощущение. Будто кто электрические импульсы с кровью по венам пустил.
Это выбивает меня из колеи. Парализует. С толку сбивает.
Я во многих передрягах бывал, и мозг работал, как часы: чётко, ровно, без сбоев.
А тут девчоночий взгляд — и меня будто в столб обратило.
Потому и пропускаю момент, когда она тянется и несмело прижимается своими губами к моим. Не смело, но так отчаянно, совсем не так, как тогда в машине в гараже. Будто умоляет не отталкивать. Зажмуривается и выдыхает, а потом снова касается, кончиком языка проводит, пуская уже куда более мощный и опасный импульс в поясницу.
Она такая сладкая. Такая нежная. От неё веет девичьей свежестью, потрясающим вкусом молодости и невероятной верой в первые чувства. Веет так мощно, что что-то внутри меня ломается. Натиск оказывается таким внезапно мощным.
Я поддаюсь. Не знаю, как так выходит, не понимаю, но позволяю себе чуть сильнее, чем нужно, чтобы поддержать, прижать её к себе и даже ответить на поцелуй. Прижаться к её сладкому рту, вдохнуть слишком глубоко запах волос.
Это всего мгновение. Я теряю голову на какие-то доли секунды, но этого хватает, чтобы она тихо прошептала:
— Пожалуйста, Герман В… Герман. Я бы так хотела…хотела… — прижимается ближе, заставляя тело отреагировать. — Знаю, что вы предпочитаете женщин более опытных, но…
Это отрезвляет. Что же я делаю, мать твою?
— Женя, — голос вдруг звучит так, будто я надрался вчера в усмерть и горланил песни под гитару или в караоке, — тормози. Тормози, девочка.
Сжимаю её за плечи и отстраняю от себя. Отрываю буквально. Нужно остановиться, пока не случилось беды. Потому что тело есть тело. Как там Сёма сказал… А девочка такая, что глаз не отвести. И уж тем более, когда сама вот так… Но кем я буду, если воспользуюсь?
Блть, ей восемнадцать. Восемнадцать!
А мне тридцать шесть.
В два раза старше. В два! Ну о чём тут можно говорить?
А она снова льнёт и утыкается лбом мне в грудь. Снова будоражит, и я чувствую, что опасно зависаю над обрывом. Для неё опасно.
— А что же мне делать тогда? — всхлипывает. — Душу крутит уже сколько времени… на кусочки рвёт. Мне что делать?
Она поднимает на меня снова свои невероятные, нереальные глаза. Где же ты взялась на мою голову, а, Женя?
— Для начала протрезветь, — не нахожу ничего лучше, придурок, чем погладить её по голове, а она тут же прижимается щекой и вздыхает, глаза прикрыв.