Сначала повзрослей
Шрифт:
— О, я бы никогда не отличила, — смеюсь. — Я вообще не разбираюсь в машинах.
— Ну, это дело наживное, Жень, если вдруг интерес появится. Машины хоть и неживые вроде бы как, но своя определённая душа у них есть. Если ты к ним хорошо, то и они не подведут.
— А разве люди не так? — смотрю на него и тону в глазах. Меня затягивает в него. Страшно и так хочется. Каждая клетка в теле электричеством тёплым наполняется.
— Мне бы хотелось, чтобы ты верила в это как можно дольше, Женя, — говорит
Повисает какая-то странная пауза. Я будто впадаю в оцепенение. Он смотрит на меня, а я на него. Всего мгновения, но они переворачивают у меня внутри всё. Становится нестерпимо.
— Я вам тут обед принесла, вы же, наверное, голодны, — отвожу взгляд первой. — Бутерброды и салат.
— Женя, я привыкну, — улыбается, и дышать как-то легче становится. — Что потом делать без тебя?
А не надо без меня…
Так хочется сказать это, но я скорее себе язык откушу, чем вслух это произнесу. Только улыбаюсь, прикусив губу.
— Кстати! — вдруг спохватывается Герман Васильевич. — Женя, задержу тебя ненадолго, ладно? Ты не сильно спешишь?
— Нет, — качаю головой отрицательно. Даже если бы и спешила…
— Садись в машину за руль, — кивает на полосатика. — Мне надо кое-что проверить, а для этого нужно двое.
— За руль? — у меня аж испарина на лбу выступает. — Да я же понятия не имею… я…
— Садись-садись, я всё покажу, что нужно делать.
Он открывает водительскую дверь и подгоняет кивком. Проморгавшись, иду к машине на деревянных ногах. А вдруг я что-то там сломаю? У меня жизни не хватит, чтобы расплатиться потом.
Осторожно сажусь в кресло, и едва не ойкаю, когда Герман Васильевич, нажав какой-то рычаг у меня под ногами, вместе со мной двигает немного кресло ближе к рулю.
Салон машины впечатляет. Мягкая бархатистая кожа сидений, тёплый, будто живой пластик, запах роскоши. Прикоснуться к чему-либо страшно.
— Ставь ногу на правую педаль, будешь газовать, когда я скажу, ладно?
— А если машина поедет? — спрашиваю испуганно.
— Не поедет, она на ручнике, не переживай.
??????????????????????????— Тогда хорошо, — киваю и как-то интуитивно кладу руки на руль.
— Правильно взялась, — с одобрением говорит Герман Васильевич, а мне его похвала так приятна, что аж тепло щекам становится.
Он обходит машину и открывает капот. Что-то там сосредоточенно делает, а я пользуюсь возможностью незаметно рассматривать его и восхищаться, преисполняясь щекочащим, волнующим чувством.
Очень надеюсь, что моё поведение незаметно, потому что больше всего я боюсь выглядеть перед ним идиоткой.
— Газуй, Женя! — говорит громко, и я с перепугу вдавливаю педаль в пол.
Машина взвизгивает, а я, испугавшись, тут же убираю ногу.
— Плавнее давай, понемногу! — командует Герман Васильевич, внимательно глядя под капот.
Вдохнув и выдохнув, я снова ставлю ногу на педаль и теперь уже по чуть-чуть нажимаю. Машина урчит, но уже не так натужно, а Герман Васильевич удовлетворённо кивает. Ещё несколько раз просит то вжать педаль сильнее, то ослабить давление. И спустя несколько минут, убедившись в чём-то там, опускает капот и возвращается в салон.
— Ты справилась, — улыбается, усевшись на пассажирское сидение. — Уверен, будешь хорошим водителем, когда решишь научиться управлять автомобилем.
— Ой нет, — усмехаюсь, — для меня это — космос. Швейной машиной — да, а вот автомобилем точно не решусь.
— Это тебе так кажется, швейной научилась, и тачкой сможешь. Ты умная, Женя.
— Спасибо, — опускаю глаза.
— Вот смотри, всё достаточно просто, — увлечённо говорит он и начинает мне рассказывать, что означают на приборной панели те или иные кнопки и табло.
Спидометр, тахометр, ключ зажигания, свет… Много всяких кнопок, но, признаться, в голове это вдруг цепляется.
— Это рычаг передач. Конкретно эта машина с механической коробкой. Понимаю, что для порше это звучит странно, но так захотел мой друг. Ему по приколу было. Дрифт, понты, все дела. А на автомате сильно не повыпендриваешься. Но как по мне, так механика всегда надёжнее. Не так уж и сложно, смотри.
Он берёт меня за запястье, пуская по руке странные покалывания, и кладёт мою ладонь на рычаг, а своей, большой и крепкой, мягко сжимает сверху.
— Вот так, посильнее, первая передача, — делает движение ко мне и вверх, потом вниз с паузой, — вот так вторая.
Он показывает ещё четыре, и к последней у меня уже в голове плыть начинает всё. Физический контакт оказывается таким будоражащим, что стерпеть нереально.
— И при этом всегда нужно обращать внимание сюда, — он чуть наклоняется ко мне и показывает на один из приборов.
Он так близко, что туман застилает глаза. Топит мой мозг в какой-то вязкой субстанции, и тот отказывается работать. А пока он не работает, не думает, не анализирует, я успеваю сделать глупость — подаюсь вперёд и прижимаюсь губами к губам Германа Васильевича…
Впервые в своей жизни целую мужчину.
20
Женя задерживает дыхание, неумолимо краснея. Дышит так, будто стометровку сдала только что.
— Извините… — шепчет задушено и опускает глаза. Мне кажется, от неё сейчас на сиденье останется лишь горсть пепла. — Извините, Герман Васильевич… Я… я пойду.
Женя пулей вылетает из машины, хватает свой рюкзак на стойке с инструментами и испаряется из гаража.