Сначала повзрослей
Шрифт:
Понимаю, что этот диалог происходит не иначе, как только у меня в голове. Ксюша ничего такого и не думает выражать, никакого презрения. Да она даже понятия не имеет, кто я и откуда. Как обычно, я придумала себе. Как говорил Петя, внук соседской бабы Веры, когда я обижалась на него за дразнилки в детстве: сама придумала — сама обиделась.
Просто решаю собираться дальше, а посудомойка пусть себе стоит. Потом эту тарелку помою, с машиной этой разбираться не хочу, вдруг сломаю ещё что.
— А ты где учишься?
—
— Прикольно. А я в школе, — подкатывает глаза Ксюша. — В девятый в этом году перешла. Бесит. Экзамены эти. Они летом, а учителя и мать уже все уши прожужжали. Тоже потом в колледж хочу, а батя говорит надо одиннадцать классов оканчивать и в универ.
— Тут уж каждый сам решает, — пожимаю плечами в ответ. Конечно, я не буду оспаривать решения Германа Васильевича в отношении его дочери. — Ладно, мне на учёбу пора. Ты тут остаёшься?
— Угу, — кивает, откусывая печенье.
— А школа?
— Я это… приболела.
Ясно. Прогуливает, значит. Поэтому, наверное, и пришла к отцу, зная, что его дома-то и нет.
Но, наверное, это не моё дело, хотя я странным образом почему-то и чувствую себя соучастницей преступления, то есть прогула.
Переодевшись, я собираю нужные конспекты и тороплюсь на остановку. В животе аж всё поджимается от страха и стыда, что придётся после прогула первой пары смотреть преподавателю в глаза.
А ещё Тане. И как-то объяснять, почему я теперь живу у взрослого мужчины.
15
— Кофе хочешь?
Катя отворачивается к столу и включает кофемашину. Я скольжу взглядом по её стройным ногам до самой кромки короткого шёлкового халатика. Хорошо выглядит. Ухаживает за собой — спорт, салоны, всё такое. Сразу заметно, когда женщина любит себя. А Катя любит.
— Без молока?
Тон веет холодом. С ленцой такой, будто я совсем неожиданно тут нагрянул и отвлёк её от важных дел — валяния в постели в выходной. Катя вчера закрыла проект и сегодня смогла себе позволить расслабиться.
Дуется. Но задницу при этом отставила. Катя не любит подарки, но любит внимание. А я обещал приехать ещё на прошлой неделе. Вот сейчас удалось выкроить пару часов, но, похоже, половину этого времени мы потратить на Катькин выпендрёж.
— Может, потом? — спрашиваю негромко, но она делает вид, будто намёка не замечает.
У меня стояк с самого утра и не падает толком. Душ холодный с утра что-то ненадолго помог.
Да, действительно давно я к Катюхе не заезжал.
— Я хочу сейчас, — поворачивается с двумя чашками в руках и выгибает бровь. — Кофе.
Выделывается, коза.
Плавно дойдя до стола, виляя бёдрами, Катя мягко опускается на стул и так же медленно подносит чашку к губам, чтобы сделать глоток.
Ладно.
Беру свою чашку и за два глотка осушаю. Ставлю на стол и смотрю на неё в упор.
— Я всё.
— А я ещё нет, — жеманно ведёт плечом, и халат будто сам по себе сползает.
— Катя.
Она поднимает глаза и хлопает ресницами. Катя никогда так не делает, но сейчас решила побаловаться, а у меня вдруг словно вспышка перед глазами — другие, чистые, светло-голубые. Смотрят с таким доверием, которое я бы сам себе не позволил.
Дурость какая-то. Девчонка совсем мелкая. Просто вспомнилось, видимо.
Встаю и сдёргиваю ойкнувшую Катерину со стула, забрасываю на плечо и тащу в спальню. Аж в пояснице потрескивает — так трахаться хочется.
— Обалдел! — верещит Катька и лупит меня кулаками по спине, пока не сбрасываю её на постель и не стаскиваю этот херов халат.
Отбрасываю тряпку в сторону и нависаю над нею.
— Соскучился, да? — ухмыляется, когда раздвигаю ей ноги и прижимаю ладонь к промежности.
Горячая. Чего тогда выпендриваться, раз у самой там всё пылает? Я прям в моменте чувствую, как тонкая ткань трусов промокает.
Катя засовывает себе в рот два пальца, неглубоко, только первые фаланги, и начинает их немного посасывать.
Это возбуждает донельзя.
— Однозначно, — отрезаю, стягивая с неё трусы.
Широко раздвигаю её ноги и смотрю между ними. От вида набухшей, поблёскивающей от влаги женской плоти, вся кровь бросается в пах, вызывая жёсткий стояк.
— Сними трусы, я хочу тебя видеть, — просит Катя.
Меня уговаривать не надо. Избавившись от белья, сжимаю ствол в ладони и несколько раз прохожусь по нему вверх и вниз.
— Возьмёшь? — во рту сохнет, даже сглотнуть больно.
— А ты мне что? — дразнит, неспешно вставая на кровати на колени и опуская бретельки лифчика.
— А я потом… если хочешь.
— Посмотрим на твоё поведение, — убирает мои руки и обхватывает тонкими пальцами с длинными ногтями мой член.
Ох.
Резко выдыхаю с хрипом, когда головка члена оказывается у неё во рту. Катя сначала мягко играет языком, но знает, что я люблю, когда засасывает посильнее, потому долго не развлекается, и уже спустя несколько секунд начинает сосать. Сильно, плотно, глубоко.
Охуенно так.
Минет Катя делать умеет, да. Ей это дело тоже нравится. Но и ответные ласки не игнорирует. А чего бы и не ответить на такие старания? Секс ведь дело обоюдное, а тупая долбёжка в женское тело, будь то хоть влагалище, хоть рот, мне не сильно интересна.
— Глубже, Катенька, глубже, бл*ть.
И Катерина делает, как попросил.
Я зарываюсь пальцами в её роскошные волосы, кайфуя. А потом зачем-то открываю глаза.
И снова простреливает. Снова эти глазищи, эти волны по плечам — естественные, не коцанные стилистами всякими. Голос-звоночек.