Снаружи и внутри. Часть первая
Шрифт:
Уяснив это, самообучающиеся машины перестали рассыпаться в объяснениях, перестали читать стихи по поводу и без повода. Ждали, пока их не спрашивали очень конкретно.
Сегодня Главному вот даже показалось, что я нарочно имитирую первые разумные машины. Чтобы издеваться. Но это, конечно, не так.
Пусть увеличивает. Мне интересно осмотреть макромир. Только непонятно, зачем ему мое согласие.
***
Главврач
Сокращение, вроде "Кос", или изменение имени андроида возможно в случае включения нового слова в ряд синонимов памяти как выносного блока, так и его Искрина, конечно. То есть, например, Косинус МС-01/20, Косинус, Кос означали одно и то же. Кстати, Гамадрилыч включил в ряд синонимов еще и имена "Котишка" и "Котенок Гав", но главврач этого не знал. А вот на "кис-кис" и подобное Кос не откликался.
Увеличение объекта - чисто техническая задача. Когда Митчински вместо редубликации открыла деление объектов, шок был настолько большой, что сначала и не поняли, что ее цель-то достигнута.
Редубликация возможна, необходимо только увеличить после деления часть до целого. Но на это требовались особые технологии, и исследователь не дожила до воплощения своих идей. Увеличивать предметы научились только через сто лет, в двадцать третьем веке. Сразу перед Великой войной.
Метод оказался довольно простым, но требовал больших затрат ресурсов и энергии. Поэтому его использовали для получения молекулярных копий объектов. И то не всех, ведь первоначальный предмет исчезал, делился на два и так далее.
Военные были довольны, можно себе представить - любое увеличение количества боеприпасов. Печать три-д, конечно, дешевле, но с боеприпасами шутки плохи. Пара хороших взрывов с детонацией отбили охоту печатать на принтере не то что бомбу, но и универсальный патрон. А большие затраты никогда не останавливали вояк, секретность вещь полезная.
Пробовали и живые объекты увеличить. Но они, все как один, при увеличении становились "нежизнеспособны", как изящно выражались в отчетах. Возможно, исследования в этом направлении велись, но Сергей о них не знал. Если дело попало к воякам, конечно, все засекречено.
Андроид же вполне можно увеличить в условиях госпиталя. Нужно обратиться к Эдуардо. Сергей набрал код главного инженера и позвал:
– Эдуард Палыч?
– Пустой экран головизора ни о чем не говорил. У инженеров в их отделе вечно вся техника в полуразобранном состоянии, то ли сломана и в ремонте, то ли запчасть извлекли для срочного проекта. А может, перезагрузка или очистка?
"Вот интересно, это везде или только у нас?
– Подумал Сергей.
– Если спросить, горя не оберешься слушать про их тяжелую жизнь, нехватку того и другого. Однако все-таки нужно вызвать".
Он обратился к секретарше:
– Вызовите мне Крестовского.
Она ответила:
– Хорошо, Сергей Петрович. Включаю срочный вызов.
– Срочный вызов. Срочный вызов. Срочный вызов.
– задолдонила система. Главврач отключил звук и занялся неотложными документами.
Наконец экран прояснился, возник объемный образ главного инженера Эдуарда Крестовского. По образу шли цветные полосы, и было непонятно, он встрепан и чем-то измазан, или это такое изображение.
Сергей протянул:
– Эдуард Палыч, добрый день! Наконец-то!
– Буэнас диас, Сергей Петрович! Что случилось?
– "Эдуардо" его прозвали не просто так, а за любовь к латинизмам в речи и образе. Шляпы он очень любил, красивые рубашки и узкие штаны.
Сергей ответил:
– Извини, ничего не случилось. Просто ты мне срочно нужен.
Эдуардо ощерился, как-то хищно и спросил:
– Явиться лично, сеньорррр?
– Раскатистое окончание означало некоторое раздражение главного инженера, но дальше дело не пошло.
Сергей спокойно ответил:
– Да, иначе не выйдет.
Эд погрустнел и сказал:
– Сейчас не могу. У нас слетела внутренняя часть системы, я и на вызов отвечаю неизвестно через что, какой-то левый канал.
– Изображение опять зарябило.
– Мы еле держим связь с лодками.
"Так, - подумал Сергей, - это он уже загнул. Связь со скафами дублирована - передублирована". Но мало ли что. И он предложил:
– Через час, пойдет?
– Яволь, герр командор!
– Хорошо, жду.
– Что-то действительно серьезное, раз на германизмы перешел.
Однако Эдуардо прискакал достаточно быстро, ловко бросил шляпу на крючок у двери и завопил:
– Чао! То есть буэнос ночес! Привет, короче говоря!
Сергей поморщился:
– Потише давай. Привет, присаживайся. Чай, кофе?
– Можно кофе, - Крестовский сел на стул. Всем известно, что к кофе Эдуардо любит печенье.
Главный достал и выставил банку с английскими бисквитами, на сливочном масле, с орехами кэшью. Завел кофемашину. Специалиста стоит задобрить.
Гостю не сиделось на месте. Он подошел к окну, резко повернулся на каблуках и спросил:
– Ну, что опять случилось?
Сергей налил ему кофе и сказал:
– Да ничего. Но для тебя задание есть. Ты в курсе, надеюсь, насчет эм-двадцать.
Эдуардо понимающе усмехнулся:
– Еще бы. Уж кому-кому... Двадцатка восстановлению не подлежит, баушка отплавалась.
– Он пожал плечами.
– А что? У нас хороший запас скафов, микроши после восстановления пойдут на М-05/56, или вот десятую серию прислали, для кишок. Роскошные условия.
Сергей чего-то замялся:
– Ну понимаешь, андроид с эм-двадцать как-то автономизировался.