Снайпер в Афгане. Порванные души
Шрифт:
Им просто трижды повезло. У правоверных в этот раз под рукой не оказалось ни одного сраного минометишки – раз, просто не хватило времени, чтобы добить «спецов» до конца, это во-вторых. А в-третьих, духи зажали их ночью, и к рассвету разведчики успели вырыть глубокие норы.
Шок от увиденного был настолько силен, что все сразу замолчали, и даже пулеметчики, взявшиеся было за подавление огневых точек, уставились на офицеров. Звонарев ждал команды – руководил операцией командир разведроты. Он-то и нарушил тяжелое молчание.
Капитан взял у своего солдата переговорное устройство и вызвал Морозова.
– Филин на связи. Докладывай обстановку…
– У нас два трупа и раненых трое. Сами выйти не можем. Пройдите ниже нас, прикройте пулеметами и киньте несколько человек на помощь. Вытаскивать…
– Ну а сам как себя чувствуешь?
Старший лейтенант долго не отвечал, потом в наушнике прохрипело:
– Легкое ранение… в шею. Дойду сам.
– Здесь я решаю: кто как проходит и куда доходит… и как! Ты меня слышишь? Когда вас вытащат, я надеюсь увидеть три трупа. Ты меня понял?..
Ответа не последовало.
Звонарев подошел к старшим офицерам, минуты три они там вполголоса о чем-то переговорили, и Серега вернулся к нам. Увидев его подобревшее, почти ласковое лицо, Зуб внезапно скорчил такое умное выражение на своей морде, что полвзвода так и прыснуло. А Гриша, не обращая на смех никакого внимания и всем видом показывая, что ему, как всегда, досталась самая опасная и неблагодарная работа, полез с пулеметом наверх. Взводный не выдержал:
– И куда, сучара?!
– Як цэ, куды? Прыкрыватымо! А що?
– Ах ты, гадость такая, а! Ну, иди, чмо, иди… ладно… – и, повернувшись ко мне, начал: – Глебыч…
Дальше можно было и не продолжать. Я кивнул и молча стал стаскивать с себя разгрузку с магазинами, потом сунул винтовку своему подопечному Юре Ткаченко и показал головой Катаеву: «Пошли». Саня и сам знал, что ему делать.
Когда мы были готовы, Звонарев поставил задачу:
– Так, мужики. Вместе с разведкой «по звонку» кидаетесь в окопы. Твой, Бобер, вот тот, второй слева. Ты поаккуратней, там Мороз, понял? Он ранен. И еще двое; если что, они помогут. А ты, Санек, в последний, пятый. Туда смело, там два трупа. Возьмешь веревку… ну, ты знаешь. И лбами не стукнитесь вон с тем бабаем – с тобой идет. Ясно?!
Мы что-то буркнули в ответ, и он закончил:
– Все, удачи! И резво чтоб…
Спасибо огромное! А то мы забыли…
Группа поддержки, отложив оружие и сняв с себя все лишнее, как спринтеры, изготовилась к рывку в десять-двадцать метров. Разом, беспрерывной очередью грохнули пулеметы, кто-то из офицеров гикнул, и мы, согнувшись пополам и задержав дыхание, рванули по «своим» окопам.
Я влетел ногами вперед, там меня уже ждали, и лица под ошипованные подошвы не подставили. Старший лейтенант сидел, прислонившись к стенке, остальные, поймав и поставив меня на ноги, продолжали собирать свои баулы.
На предложение сделать ему нормальную перевязку Морозов отрицательно покачал головой. Я для приличия спросил:
– Промедол?
Он, вымученно усмехнувшись, выразительно постучал пальцем по нагрудному карману брезентовой «штормовки». Потом, вспомнив о чем-то, сказал:
– Ты, парень, помог
Когда я согласно покачал головой, он опять устало улыбнулся и добавил:
– Смотри – тяжелый.
Сделав неопределенный жест, я крикнул своим, что у нас все готовы.
Опять прикрывающий шквал огня над головой – пошла первая группа: раненые и часть разведчиков. Один был тяжелый: сквозное пулевое ранение в бедро, с раздроблением. Его еще раз обкололи обезболивающим, наложили тугую повязку, шину и унесли на плащ-палатке вчетвером. В этой группе уходил и их командир. Прямо пошел, последним. Ни разу не пригнувшись и не оглядываясь назад. Да уж, красавец…
Затем потащили трупы. Сашка Катаев на пару с переводчиком-таджиком, накинув им удавки на шею и подсаживая закоченевшие тела на бруствер, давали возможность остальным, находившимся под прикрытием гребня, утаскивать убитых к себе. Старый, не раз проверенный способ. И за шею цепляли не от бесчувствия или от наплевательской бесчеловечности, а для того, чтобы, когда тащишь волоком, конечности в разные стороны не разъезжались и не цеплялись за камни.
Под занавес пришла и наша очередь уносить ноги. Оставшийся со мной в окопе солдат выпустил остатки патронов в направлении противоположного хребта, сменил магазин и, повернувшись, неожиданно сказал:
– Давай выкинем рюкзак наверх, потом выскочим. Подцепим за лямки и вдвоем дотащим…
Смерив его исполненным презрения взглядом, я подцепил ранец за обе лямки и потянул вверх. Но в следующее мгновение понял, что в этой ситуации баран все же не солдат-разведчик, а я. Виновато, как бы извиняясь, улыбнулся и передал ему вторую лямку. Вдвоем мы поднатужились, выкинули мешок на насыпь и, дождавшись очередного заслона, кинулись к своим.
Пришли последними. На местах оставались только пулеметчики, остальные уже были метрах в двухстах. С минуты на минуту на наших позициях должны были появиться правоверные, и каждый солдат старался как можно скорее унести ноги. Тут уж никуда не денешься – такова специфика обратного пути…
Пока мы собирались, разведка подхватила пулеметы и рванула вслед за своими – пять тел на руках, много даже для роты. Там же были и почти все наши. Я отдал радиостанцию Катаеву. Взамен он помог мне взгромоздить на спину ранец, и, подгоняемые взводным, мы помчались следом. Последним с виноватой мордой бежал Гриша Зубенко.
Рюкзак Морозова весил не меньше шестидесяти-семидесяти килограммов. Пока силы были свежи и дорога под уклон, мне казалось, что я вполне в состоянии донести его до машин самостоятельно. Отдать ранец разведчикам было стыдно. Они с такими воюют, а нам с горки снести невмоготу! В таких случаях мы говорили: «В падлу!» Лучше всех это, кажется, поняли Зуб и Катаев. Когда я проходил мимо вертолетной погрузки, Саня вдруг предложил:
– Глеб, винтовку давай…
Я, понятно, не отдал…
Но через полчаса я уже проклинал все на свете, в особенности Морозова со всеми разведчастями Советской армии, вместе взятыми. Еще через час Катаев все-таки забрал у меня СВД, а Зуб на трехминутном привале как бы ненароком вытащил из моих подсумков четыре гранаты «Ф-1». На восемь килограммов разгрузили, а это уже кое-что значит.