Снайпер
Шрифт:
Стеклянный глаз снайпера – оптический прицел, со всеми его чудесами, похожими на волшебство,- это только техника. Очень высокая техника, созданная на основе достижений современной науки. Но человек бесконечно сильнее техники, им порожденной. И поэтому в боевых действиях снайпера приходится больше поражаться не тем, что идет от техники – высокой точностью стрельбы, а тем, что идет от человека, от его высоких душевных качеств.
Вспоминая с другом танковую атаку, Пере- светов спрашивал:
– Выходит, что же сильнее? Бронированная машина с пушкой и пулеметами или винтовка
и один танк. Снайперы сидят в окопчике, а танк движется прямо на них. Спрашивается, раздавит танк снайперов или не раздавит?
– И если нет, то почему? – рассмеялся Волжин.- Неправильно ты вопрос ставишь, не конкретно. Решить такую задачку можно только с учетом ряда дополнительных условий: хорошо ли окопались и замаскировались снайперы? Знают ли они уязвимые места танка? Достаточно ли у них мужества и выдержки? Могут ли они, когда на них идет танк, стрелять с такой же точностью, как в тире? Впрочем, все эти вопросы покрываются одним: какие это снайперы? Если известно, что снайперы советские, то решение может быть только одно: танку – капут.
– А если наоборот: снайперы фашистские, а танк советский?
– Ну, тогда и выйдет наоборот: капут снайперам. Фашисты струсят, руки у них дрожать будут, глаза на лоб полезут от страха… да они не то что в смотровую щель, в танк не попадут! Ну, танк их и проутюжит…
– Что ж, ты думаешь, все у них трусы?
– Конечно, нет! Но вое же моральной стойкости немецким солдатам нехватает. Ведь они – оккупанты. А у оккупантов, у захватчиков, ведущих грабительскую войну, не может быть такой стойкости, как у борцов за правое дело… А если бы мы с тобой растерялись или оплошали, то и нас немецкий танк проутюжил бы,- ведь он прямо на нас шел. Винтовочка выручила! И оптика! Без оптического глаза в смотровую щель попасть мудрено,
Волжин любовно погладил рукой ствол своей винтовки и сказал:
– Много ей еще работы будет, пока победу завоюем!
– Да, у нас война еще впереди. До Бер- лина-то не очень близко. – Пересветов сощурил глаза и заговорил насмешливо-сочувственным баском:
– А вот как ты мамаше про эти танки напишешь, Вася? Мудрено! Хочешь, я тебе помогу? Пиши так. В один прекрасный день мы встретились с очень большим заграничным механизмом, который едва не задавил нас. К счастью, мы успели отремонтировать его…
– Опоздал ты со своим советом! – сказал Волжин, смеясь.- На вот, прочти! – он достал из сумки аккуратно сложенную бумажку, исписанную крупным, четким почерком, каким пишут учительницы русского языка. Писала мать Волжина – Наталья Николаевна, и в письме были такие строки:
«Уничтожай беспощадно бездушные гитлеровские «механизмы», сынок! Я – слабая женщина и не могла бы убить и мышь, но к этим извергам у меня нет жалости. И я рада, я счастлива тем, что хоть сама и не могу уничтожить физически ни одного врага, но сумела вырастить сына – истребителя врагов. Я давно уже все поняла. Могла ли я поверить, что ты «окопался» в тылу и радуешься этому? Конечно, нет… Когда мне приходилось особенно трудно, я думала, что тебе еще труднее, и эта мысль поддерживала меня. Я знала, что сын мой – герой, и это помогало мне переносить все тяготы военного времени.
Истребляй фашистов! Благословляю тебя на это святое дело. Пусть растут твой боевой счет и боевая слава. Сообщи, сколько уничтоженных гитлеровцев на твоем счету, чтобы я могла еще больше гордиться тобой. Жаль, что твой отец не дожил до этих дней. Он тоже был храбрый человек. Ты в него…»
– Ну, что скажешь, Ваня? – Волжин смотрел на друга сияющими глазами.
– Скажу, что на этот раз снайпер Волжин промахнулся. А мамаша его проявила снайперскую проницательность и мужество. Хитрая маскировка ее не провела. Она и без оптики все разглядела и бьет точно в цель. Молодец мама! С такой мамой не пропадешь. В общем, родители наши – на высоте, нас не конфузят.
Пересветов тоже достал письмо:
– Гляди, как батька мой изъясняется. Вот он пишет тут: «Бей, сынку, изничтожай бисовых гадов!» Здорово закручено, а? И сам обещает немало – пишет вот: «На каждую единицу твоего боевого счета обязуюсь ответить процентом перевыполнения нормы».
– Трудно придется старику!
– Ничего, выдержит. Порода наша крепкая.
– Какая же ваша порода – особенная?
– Не особенная, а обыкновенная – советская. А что может быть сильней советского человека?
– Это точно!.. А как же мне, Ваня, ответить на вопрос матери, сколько я уничтожил фашистов? До «аппендицита» у меня в книжке записано было их сто пятьдесят шесть. А на «аппендиците» никакого учета не велось.,.
– Какой там учет! – усмехнулся Пересветов, не без удовольствия вспоминая жаркое и славное дело и радуясь, что не опоздал тогда – Я в тот день почти два подсумка патронов опорожнил – вот и посчитай, сколько фашистов перестрелял… Да разве в счете главное? Главное в том, что мы тоже сделали кое-что для победы, которая, думается, уже не за горами.
– Точно, победа не за горами,- сказал Волжин.- Вот как только болота замерзнут, тогда мы развернем и двинем в наступление всю нашу боевую технику. А как погоним врага от Ленинграда, нам, снайперам, дел будет по горло. Я думаю, ждать этого уж не так долго. Мороз ударит, и мы за ним.
– Я тоже так думаю,- согласился Пересветов.
Все так рассуждали в ту пору. Но ни солдаты, ни офицеры еще не знали, что уже подготовлен в Кремле, спланирован во всех деталях небывало мощный сталинский удар – первый из десяти стратегических ударов тысяча девятьсот сорок четвертого года, вдребезги разбивших гитлеровскую военную машину и открывших Советской Армии путь на Берлин.
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С ДОЖДЕМ
В пору затишья один из участников памятной вылазки в стан врага – Остап Перепелица, маленький коренастый украинец с лукавыми глазами, пришел к Волжину и, как всегда, мешая русские слова с украинскими, завел «дипломатичный» разговор:
– Скажите мне, Васыль Иваныч, чи можно з розвидчика снайпера зробыты?
– Смотря из какого разведчика, – так же дипломатично отвечал Волжин.
Москва – 1 951