Снег
Шрифт:
— Я знала, что ты приедешь, — сказала Ипек, несколько отодвинувшись, с откровенностью, которая удивила Ка. — Танер позвонил и сказал. — Она смотрела прямо ему в глаза.
— Я приехал из-за выборов в муниципалитет и девушек-самоубийц.
— Сколько ты пробудешь? — спросила Ипек. — Рядом с отелем «Азия» есть кондитерская "Новая жизнь". Я сейчас занята с отцом. Давай встретимся там в половине второго, посидим и поговорим.
Ка чувствовал, что во всей этой сцене есть что-то странное из-за того, что она происходит не в Стамбуле, например в Бейоглу, а в Карсе. Он не мог понять, какая часть его волнения — из-за красоты Ипек. Он вышел на улицу и, пройдя под снегом какое-то время, подумал: "Хорошо, что я взял это пальто".
Пока он шел в редакцию
Ка никогда не позволил бы, чтобы эту вторую мысль ему раскрыл кто-то из его друзей с сильной интуицией, кроме того, он всю жизнь со стыдом обвинял бы себя за правильность этого предположения. Ка был из моралистов, убедивших себя в том, что самое большое счастье приходит к тому, кто ничего не делает для счастья преднамеренно. К тому же его прекрасная западная образованность никак не увязывалась с тем, чтобы искать кого-то, кого он очень мало знает, с намерением жениться. Несмотря на эти противоречивые мысли, он пришел в городскую газету «Граница», не испытывая беспокойства. Их первая встреча с Ипек оказалась даже теплее, чем он, не замечая этого, все время представлял себе, когда ехал из Стамбула.
Городская газета «Граница» находилась на проспекте Фаик-бея, через улицу от отеля, и общая площадь издательства была чуть больше маленькой комнатки Ка в отеле. Комната была разделена перегородкой на две части, на ней были развешаны портреты Ататюрка, календари, образцы визитных карточек и свадебных приглашений, фотографии приезжавших в Карс видных государственных деятелей и известных турок, сделанные Сердар-беем, а также фотография первого номера газеты, вышедшего сорок лет назад, в рамочке. Позади с приятным шумом работала электрическая типографская машина с качающимися педалями, сто десять лет назад она была сделана в Лейпциге фирмой «Бауманы» и, проработав в Гамбурге четверть века, была продана в Стамбул в 1910 году, в период свободы печати, после принятия второй конституции, она должна была вот-вот прийти в негодность, проработав в Стамбуле сорок пять лет, но в 1955 году была привезена на поезде покойным отцом Сердар-бея в Карс.
Двадцатидвухлетний сын Сердар-бея, послюнив палец правой рукой, скармливал машине чистую бумагу, левой рукой ловко собирал отпечатанную газету (сборник для бумаги был сломан одиннадцать лет назад во время ссоры с братом) и в то же время смог поприветствовать Ка. Второй сын, который, как и его брат, был похож не на отца, а на свою низкорослую, полную, луноликую и с раскосыми глазами мать, которую на минутку представил себе Ка, уселся на черный от краски станок перед бесчисленными маленькими ящичками с сотней отделений, среди болванок, клише, свинцовых букв разных размеров и с терпением каллиграфа, отказавшегося от этого мира, старательно, вручную, выкладывал рекламу для газеты, которая должна была выйти через три дня.
— Вы видите; в каких условиях борется за существование пресса Восточной Анатолии, — сказал Сердар-бей.
В это время отключили электричество. Когда типографская машина остановилась и комнатка погрузилась в волшебную темноту, Ка увидел прекрасную белизну падающего на улице снега.
— Сколько штук получилось? — спросил Сердар-бей. Он зажег свечку и усадил Ка на стул, находившийся в передней части редакции.
— Сто шестьдесят, папа.
— Когда дадут свет, сделай триста сорок, сегодня у нас гости-актеры.
Городская газета «Граница» в Карсе продавалась только в одном месте, напротив Национального театра, в магазинчике, куда за день заходили купить газету не более двадцати человек, однако, как с гордостью
Дали свет, и Ка увидел, что на лбу Сердар-бея от гнева вздулся сосуд.
— После того как вы от нас ушли, вы встречались с неправильными людьми, вы получили неверные сведения о нашем приграничном городе, — сказал Сердар-бей.
— Откуда вы знаете, куда я ходил? — спросил Ка.
— За вами, естественно, следила полиция, — ответил журналист. — А мы, по профессиональной необходимости, слушаем эти разговоры полицейских по рации. Девяносто процентов новостей, которые выходят в нашей газете, нам предоставляет губернатор Карса и Управление безопасности. Все, о чем вы спрашивали: почему Карс бедный и отсталый, почему девушки покончили с собой, — все это знают в Управлении безопасности.
Ка слышал довольно много объяснений тому, почему Карс так обеднел. Уменьшение торговли с Советским Союзом в годы холодной войны, закрытие проездных пунктов на границе, банды коммунистов, правившие в 1970-х годах в городе, угрожавшие и обворовавшие богатых, отъезд всех, кто скопил небольшой капитал, в Стамбул и Анкару, о Карсе забыло и государство, и Аллах, нескончаемые конфликты Турции и Армении…
— Я решил вам рассказать, как все обстоит на самом деле, — сказал Сердар-бей.
Ка с ясностью разума и оптимизмом, которых не чувствовал уже много лет, сразу понял, что главная тема разговора вызывает стеснение. В течение многих лет, в Германии, и для него самого эта тема была главной, однако он стеснялся себе в этом признаться. А теперь он мог себе открыться, из-за того, что у него появилась надежда на счастье.
— Мы здесь все были добрыми друзьями, — сказал Сердар-бей так, словно выдавал тайну. — Но в последние годы каждый ясно, отчетливо и радостно стал говорить: "Я — азербайджанец", "Я — курд", "Я — туркмен". Конечно же, здесь есть люди всех национальностей. Туркмены-кочевники, мы их еще называем «кара-папаки» — братья азербайджанцев. Курдов мы считаем племенем, раньше никто не знал о том, что есть курды. Из тех местных, что жили здесь со времен Османской империи, никто не гордился тем, что он местный. Туркмены-кочевники, местные жители из окрестностей Карса, немцы, сосланные царем из России, все жили, и никто не гордился тем, что он тот, кто есть. Это высокомерие распространило коммунистическое радио Еревана и Баку, которые хотят разделить и разрушить Турцию. А сейчас все стали беднее и стали более высокомерными.
Решив, что Ка уже находится под впечатлением услышанного, Сердар-бей перевел разговор на другую тему:
— Сторонники введения религиозных порядков ходят от двери к двери, целой компанией приходят к вам в дом, раздают женщинам кухонную утварь, посуду, соковыжималки для апельсинов, мыло коробками, крупу, стиральный порошок, сразу становятся друзьями в кварталах бедняков, устраивают дружеские встречи женщин, булавками с крючками прикрепляют на плечи детям золотые кружочки. "Отдайте ваш голос за Партию благоденствия, которую называют Партией Аллаха, — говорят они, — наша бедность и нищета из-за того, что мы отвернулись от Пути Аллаха". Они разговаривают с мужчинами, с женщинами. Они завоевывают доверие гневных безработных, гордость которых ущемлена, они радуют жен безработных, которые не знают, что вечером варить в пустой кастрюле, а затем, пообещав новые подарки, убеждают голосовать за них. Они завоевывают уважение не только самых бедных, которых унижают с утра до вечера, но и уважение университетских студентов, в чьи желудки только раз в день попадает порция горячего супа, уважение рабочих и даже ремесленников, потому что они самые трудолюбивые, честные и скромные.