Снегурка для опера Морозова
Шрифт:
— Не всё так просто, малышка, — признаюсь ей.
— Почему? Можно же вызвать туда отряд с автоматами и, и... Что ты смеёшься?! — ударяет кулачком мне в грудь.
— Может, тебя к Стасу в помощницы определить?
Она хлопает пушистыми ресницами, а я целую её губы. Испугался, соскучился. Ёрзает, обнимая меня. Об ноги трётся Васька. Отпустив Настю, присаживаюсь на корточки и глажу кота.
— Тоже переживал, да? — рыжий наглец тыкается головой мне в ладонь. — Да ладно, я никому не скажу. Это останется между
От меня воняет потом, тачкой, ангаром, чужой кровью, порохом и сигаретами.
В ванной всё без разбора сгружаю в корзину для белья и встаю под душ. Одеревеневшее от напряжения тело начинает расслабляться под струями горячей воды. Смываю пену от геля для душа, бриться буду уже утром, сейчас тупо нет на это сил.
На влажное тело надеваю штаны, забив на трусы. Футболку вешаю на плечо и выхожу к своей девочке. С собой специально не взял. Эта история могла бы перерасти в секс, а мне хотелось для начала просто отмыться.
Снегурка уходит в душ следом за мной. Сажусь на диван, съезжаю по спинке, разведя ноги шире, и врубаю телевизор, чтобы не сидеть в тишине. На колени забирается Васька. На автомате кладу на него ладонь и начинаю поглаживать. Он громко тарахтит, прикидываясь трактором.
— Ты кушать будешь? — спрашивает Настенька, выдёргивая меня из дрёмы.
— Не хочу, — качаю головой.
— А я очень, — признаётся она.
Ну да, внутри неё просыпается кто-то очень прожорливый, когда она нервничает, а стресс был на десять баллов, не меньше.
— Посидеть с тобой? — разглядываю её сквозь ресницы.
Мокрые волосы по плечам, домашняя маечка свободно свисает по груди без лифчика и почти полностью скрывает белые домашние шорты в мелкий цветочек. Стройные ножки, на бедре синяк.
— Насть, — тут же подбираюсь, поймав её за руку и дёрнув на себя. Обрисовываю неровные контуры ушиба. — Это что? — чувствую, как всё внутри меня снова превращается в камень.
— Ударилась, пока бегала от охранников.
— Уверена?! — смотрю ей в глаза.
— Правда. Со мной всё хорошо. Теперь точно всё хорошо, — наклоняется и сама целует меня в колючую щеку, в губы. — Спасибо, что забрал меня оттуда.
Роняю её к себе на колено, забираюсь ладонью под майку и, спрятав полушарие груди в ладони, чувствую, как в неё упирается сосок.
— Кушать... — поёрзав, напоминает Настя.
— Пойдём, — вздыхаю, так и поднявшись с дивана с ней на руках.
Заношу на кухню, спускаю по себе на пол. Она краснеет, заметив, как очевидно я её хочу. Улыбается, лезет в холодильник и сооружает нам быстрый ужин на двоих. Яичница с колбасой, сыром и слегка поджаренный на этой же сковороде хлеб.
Я не столько ем сам, сколько смотрю, как жадно и вкусно это делает она.
—
— Я? Нет, ты что. Просто хорошо мне с тобой, невеста, — подмигиваю.
Бросаем посуду в раковину. Никто не умрёт, если мы помоем её утром. Идём в спальню. Ложусь на спину и не даю Насте лечь рядом. Усаживаю на себя сверху, дёрнув бёдрами и закатив глаза от удовольствия. Её жар чувствуется даже через слои одежды.
— Ляг на живот — просит Снегурка.
— На тебя хочу смотреть, — отвечаю ей.
— Пожалуйста, — рисует пальчиком по моей груди.
Слезает с меня, чтобы я смог перевернуться. Засунув руки под подушки, ложусь щекой на простыню и чувствую, как эта девочка снова забирается сверху. Её ладони скользят по моим плечам, по лопаткам, пальчики старательно продавливают мышцы, разминают спину вдоль позвоночника. Настя сползает с моей задницы и массирует поясницу. Легко, приятно. Веки тяжелеют, и глаза не желают больше открываться.
— Ты решила меня усыпить? — сонно смеюсь я.
— Сколько ты не спал? — ложится мне на спину и дышит в ухо.
— Это неважно, — кайфую от её близости.
— А мне важно, — упирается она.
— Обещай утром разбудить меня поцелуем, — требую я.
— Хорошо, — легко соглашается Настя, не ожидая подвоха.
— Не в губы, немного ниже, — подлавливаю её.
— Денис, я же... не умею, — шёпотом.
— Целоваться? Врёшь, всё ты теперь умеешь, — продолжаю дразнить.
— Но это же не тоже самое, — начинает нервничать.
— Почти, — улыбаюсь, чувствуя, как заплетается язык, и меня отключает.
За ночь несколько раз дёргает от ощущения, что я мог не успеть. Проверяю, на месте ли Настя, и снова отключаюсь. Снится несвязная херня про Коновалова, про бордель, потом все эти картинки всё же исчезают, и остаётся: уютная темнота, запах Снегурки, её тепло, и я, наконец, расслабляюсь, погружаясь в глубокий сон.
Просыпаюсь, понятия не имея, сколько сейчас времени. Стас дал всей группе по три выходных, чтобы привести себя в норму, поэтому режим, впечатавшийся в мозг, шлётся на хрен. Глаза пока не открываю. Слышу непонятное копошение и бурчание где-то в районе ширинки.
— Целоваться я умею, — бормочет Настя. — Чмокнуть просто? Или надо как при других поцелуях? С языком? Ох, божечки, — встревоженно вздыхает она.
Я всеми силами стараюсь не выдавать пробуждение, дабы не спугнуть свою Снегурку. Мой член к её перлам уже адаптировался. Его такими рассуждениями хрен уронишь. В паху приятная тяжесть от возбуждения, от Настиной близости и предвкушения. Она не съедет сегодня, пора переходить в следующую категорию взрослых постельных игр, но хотелось бы, чтобы сама перестала бояться. Чтобы захотела прикоснуться ко мне не только руками. Это про интимность, про доверие.