Снежинки на его трицепсах
Шрифт:
Остановившись на крыльце, я задрал голову и прочел название “ покачал головой. Закос под Италию всегда казался мне безвкусным хотя бы потому, что сидящая за стойкой администратор, которую я до этого ни разу не видел, говорила с поддельным французским акцентом.
— Воп]оиг, — поздоровалась она, оглядывая меня сверху вниз. — Вы записаны‘?
Ослепительно улыбнувшись, я облокотился на стойку, подмигнув девушке: — Здравствуй, сладкая, — да, я нагло флиртовал, но на войне все средства хороши.
— Не записан, но я и не в салон. Вероника Павловна на месте‘?
Администратор явно смутилась от такого приветствия, отчего ее щеки заалели.
— Да… Но… Мы к ней никого не пускаем, — начала девушка, но я уже не особо слушал.
Где кабинет бывшей невесты, я знал прекрасно.
— Спасибо, крошка, — я беззастенчиво отлип от стойки и прошел вглубь салона.
Охраны, способной меня остановить, тут отродясь не водилось, а растерянная администратор явно не успевала предупредить Веронику о моем визите, как минимум потому, что я даже не соизволил представиться.
Дверь оказалась открыта, я просто потянул ручку и вошел.
Здесь, как и всегда, было уютно, сказывалась рука профессионального дизайнера.
Лаконичный современный интерьер, много света, несколько напольных цветочных композиций в человеческий рост и огромный кожаный диван, на котором в данный момент возлежала моя бывшая. Судя по ее бледному лицу, было ей хреновенько после вчерашних возлияний. Вероника даже не потрудилась открыть глаза, когда я вошел, она просто застонала и протянула руку в ожидании чего-то.
Я молча сел на кресло для посетителей и принялся ждать.
Она тоже чего-то ждала, пока довольно сварливо не высказала: — Леся, ну и где вода с таблетками?
— Здесь нет Леси, — отозвался я, с удовольствием пронаблюдав, как Вероника распахивает глаза, видит меня, и ее лицо вытягивается и еще больше бледнеет.
— Что ты здесь делаешь, Ворошилов’? — она села на диване, при этом морщась от боли.
— Да вот, в гости зашел, — вполне миролюбиво начал я. — Поболтать решил по старой памяти, а что, нельзя?
— Нельзя, — огрызнулась девица, вставая и направляясь к рабочему столу. — Неудачникам вообще ко мне даже приближаться нельзя.
— Что, и даже чая не предложишь? — вскинув бровь, продолжал я. — Впрочем, не нужно. Есть подозрения, что отравишь. И все же, Вероника, объясни мне одну вещь, когда ты успела стать такой тварью? Еще две недели назад ты пела мне о любви, делая минет в тачке.
Вероника, вытянув губы, наморщила нос, а после рука ее потянулась к телефону, который я молниеносно выхватил из-под носа девушки.
— Нет. Давай уж побеседуем без посторонних. Или кому ты там собралась звонить?
Куйбишинскому?
— Что? — у Вероники отвисла челюсть. — Откуда ты знаешь?
— Мир полон ушей и глаз, — загадочно ответил я. — Вы крайне хреново скрывались.
— Не твое дело, — оскалилась бывшая. — Я люблю его!
— Ага, меня тоже любила. Интересно, кстати, каково ему знать, что ты спала одновременно и со мной, и с ним? А тебе? Не чувствуешь себя б/у товаром, который все имеют?
Да, я полная мразь и скотина, но все эти гадости я говорил Веронике
Зная ее натуру, она точно должна была в какой-то момент сорваться.
— Заткнись! — прошипела она.
— Ой, да ладно тебе, — оскалился я. — Натура у тебя бпядская, не удивлюсь, что ты даже кайф ловила от того, что тебя двое шпилят. Я же знаю, что тебе со мной нравилось.
Судя по тому, как пальцы бывшей невесты сжались в кулаки, а острый маникюр впился в кожу — я попал в точку.
— Ты всегда была потаскухой, — припечатал я. — Да еще и дурой.
— Это я-то дура?! — Вероника вскочила с кресла и принялась орать на меня: — Это мне говорит человек, просравший собственное состояние. Да чтобы ты знал, это благодаря мне ты всего лишился. И мне не стыдно в этом признаваться, потому что ты нихера не докажешь. Но это я подсматривала документы о многих твоих сделках, сливала инфу куда надо, а еще… — тут она все же заткнулась, видимо решив, что и так достаточно сболтнула. — В общем, секс с тобой был вынужденной мерой. Когда же в этом отпала нужда, в тот же день я тебя кинула.
В памяти всплыл день нашего “расставания”. Хорошо помню, как отправил курьером Веронике приглашение на вечеринку “Для тех, кому за миллион”, а через несколько часов получил посыл на *уй в СМС и разрыв помолвки.
— Ты трусиха, — улыбнувшись, ответил я. — У тебя не хватило смелости явиться лично и мне сказать о расставании.
— Куда прийти? В твой отстойный “Зевс”? Да он выглядит раритетным дерьмом!
Пф… Знаешь, что я с той приглой сделала’? Выкинула в какой-то почтовый ящик в районе, где находилась проездом. Специально выбрала самую дерьмовую развалюху. Было забавно думать, что его найдет какая-нибудь столетняя карга и припрется потусить на старости лет.
Гадко! Вот просто отвратительно…
В этот момент мне стало противно от того, что я вообще с этой женщиной имел дело.
— Какая все же ты мерзкая, — спокойно произнес я и встал с кресла. — Но все возвращается, Вероника. Не удивляйся, если однажды твой салон вдруг станет не твоим.
С этими словами, брошенными в пустоту, я вышел из кабинета.
Надеялся только на одно, что зерна сомнения в разуме бывшей уже посеяны и скоро дадут всходы. Теперь она наверняка побежит жаловаться тому, по чьей указке сливала инфу. Я же собирался ждать ее ошибки… и мой адвокат, и люди из ФСБ, которые до сих пор вели за мной слежку, — все они тоже ждали.
Глава 22
Алиса Селезневская.
Ужасный день.
И чтобы я не делала, куда бы ни шла, отовсюду видела эту гадскую купюру.
Ворошилов оставил мне деньги. Сказал, что это на еду, и ушел. А мне было мерзко и обидно. мерзко, потому что брать у него ничего не хотела, быть обязанной ему тоже. Обидно от осознания неизбежного: принять его помощь придется.
Желудок урчал от голода, а идти по-прежнему было некуда.
На работе Данила показываться запретил, и я понимала его логику, но как иначе мне заработать денег‘?