Снежная история. Путешествие к любви
Шрифт:
Я идеалистка, да? Наверное. Просто знаешь, я так хочу любить и быть любимой. Хочу заботы, нежности, счастья, уверенности в нас. Хочу избавиться от страхов за будущее, и от страха общественного мнения… Ой, знаешь, во мне так много страхов! Я ведь избавлюсь от них рядом с тобой, правда? Ты защитишь меня от всего.
Жалко, что ты только мечта, но я люблю тебя.
Твоя…»
Написать имя я так и не смогла.
Встряхнув лист, чтобы высохли чернила, я сложила его в четыре раза и спрятала листок в шкатулку
Ну вот, это самое ужасное письмо в моей жизни. И я его написала. Оно обречено лежать здесь, пока я не сожгу его во внеочередном порыве.
О порывах… Закрою я это окно когда-нибудь или нет?!
Не на шутку разозлившись, я сделала всего два, но самых тяжелых шага за эту ночь, закрыла окно и наконец-то легла спать.
Уже погружаясь в дремоту, я почувствовала, как Счастье и Фрея свернулись калачиками рядом со мной.
Глава 1. Воровство
Подходила к концу неделя. Я уже смутно помнила о событиях снежной ночи. Учёба благополучно вытеснила тревоги о личной жизни. Разве можно о ней думать, когда будильник звенит в пять сорок?
Хотелось или нет, а вставать пришлось. Я прошла почти через всю комнату, чтобы нажать на кнопку на часах и прекратить надоедливую мелодию.
Дальше было всё как обычно: сборы сумки, натягивание одежды, завтрак, чай.
Когда стрелка больших часов в гостиной скользнула к шести тридцати, я натянула зимнее пальто, шапку и собралась выходить, чтобы не опоздать на экспресс до университета. На секунду остановилась, подумав, что что-то забыла, но дальше размышлять времени не было, а потому, дав пару наставлений своим кошкам, закрыла дверь на все замки и пошла навстречу новому дню.
Город спал глубоким сном, когда я шла по обледенелым улочкам на станцию. Вдалеке послышалось: та-да-та-дам… грузовой прошёл. Следовало поторопиться, чтобы успеть купить билет в кассе и не бегать потом от контролёра.
На перроне стояла группка студентов с младших курсов. Они жались друг к другу, как воробьи под крышей, потирали ладони, пританцовывали.
Но вот пришёл экспресс. Забравшись в тёплый вагон, я облегчённо выдохнула: почти пустой. Значит, можно присесть у окна и ещё подремать. Главное – не уснуть и не уехать в депо…
«Ту-ду!» – раздалось с улицы.
– Просыпайся, просыпайся! – сказал контролёр, теребя меня за плечо.
– Уже приехали?
– Давно, студентка, пары проспишь!
Пары… А-а! Как ошпаренная я подскочила и побежала на привокзальную площадь, молясь, чтобы там ещё остались кареты. Обычно я шла пешком до универа, но сегодня придётся раскошелиться, чтобы не опоздать.
Город был укутан предрассветной дымкой. На горизонте показались первые лучи цвета рябины… Какие лучи? Ох, кажется, я совсем расклеилась с этой романтикой.
Какая там первая пара? История Первобытного общества… Ой, ма… если опоздаю, препод на мне продемонстрирует, как хоронили в этом обществе.
Экипажей на площади не было. Едва ли не плача, я рванула пешком в сторону универа.
Вот и виадук.
Лестница. Вниз по ступенькам.
Перрон, полный людей. Снова лестница.
Перепрыгивая через ступеньки, взлетела на видовую площадку.
А теперь, родная, попу в руки и беги. Хоть убейся, но ты обязана преодолеть и эту заснеженную площадь, и обледенелый склон сопки.
Горло болело от холодного воздуха. Казалось, его раздирали когтями сотни кошек. Вдруг меня схватили за руку.
– Красавица, дай бабушке на хлебушек. Пожалуйста.
Я полезла в карман. Что угодно, лишь бы меня отпустили. Собрав всю мелочь, что у меня была, вручила её незнакомке и хотела бежать дальше, но …
– Добрая ты, красавица… – сказала старушка, продолжая держать меня.
– Бабушка, миленькая, я тороплюсь…
– За доброту я отблагодарю тебя…
Хватка у неё была железной, совершенно не соответствующая возрасту.
– Не надо никакой благодарности, – пыталась я разжать худые пальцы. – У меня пара… – Я скосила глаза на башню, где стрелка часов неумолимо ползла к цифре восемь, – через пятнадцать минут начнётся. А бежать на самый верх. А препод у меня…
На бочок положит, в позу спящего младенца, сверху охрой и цветами посыплет, вокруг учебниками и перьями обложит. И будет моя мумия пылиться в нашем университетском музее с табличкой: «Всем опоздавшим на пары – посвящается».
– Любви хочешь, красивой, большой, яркой… А если ты её встретишь, не испугаешься?
– Да Бог с ней, я больше препода боюсь!
– А если у неё условия будут – согласишься?
– Соглашусь! На все соглашусь! Только пусти!
Старушка отпустила мою руку, да так неожиданно, что я чуть не упала на обледеневший тротуар.
– Дар мой придёт со снегопадом, – услышала я голос за спиной.
– Спасибо-спасибо, – пробормотала я и, что было духу, понеслась наверх.
Часы пробили три раза, когда я после безумного забега ворвалась в аудиторию.
Четыре – не раздевшись, плюхнулась за стол, тяжело дыша.
Шесть – в аудиторию вошёл препод.
Восемь – он достал из кармана часы и посмотрел на них.
Одиннадцать – он взялся за ручку.
Двенадцать – дверь захлопнулась.
Всё.
Теперь войти сюда мог только ректор. И то, если случилось нечто невероятное, например – пожар.
Сердце готово было выпрыгнуть из раскалённой груди. Преподаватель монотонно голос бубнил что-то, тепло аудитории мягко обволакивало, точно родное одеялко. Свет, проникавший через стрельчатые панорамные окна, был серым, а от светильников приглушенным, как дома….