Снежный Цветок и заветный веер
Шрифт:
Мадам Ван сказала: «Помните, девочки, сегодня за все плачу я. Можно выбрать только что-нибудь одно. У вас есть еще дела, поэтому не тратьте время зря».
«Конечно, Тетушка», — ответила Снежный Цветок за нас обеих. Потом она спросила меня: «Какая тебе нравится?» Я указала на большой лист бумаги, который из-за своих размеров казался наиболее соответствующим важности события.
Снежный Цветок провела указательным пальцем по золоченому обрезу. «Качество позолоты плохое», — сказала она. Затем подняла лист над головой. «Бумага такая же тонкая и прозрачная, как мушиное крылышко. Посмотри, как солнце просвечивает сквозь нее». Она положила лист на стол и посмотрела мне в глаза серьезным взглядом. «Нам нужно что-нибудь такое, что вечно будет указывать на совершенный характер и длительность
Я едва могла уразуметь ее слова. Она говорила на чуть ином диалекте, чем мы в Пувэе, но это было не единственной причиной моего недопонимания. Я была грубой и глупой, она была утонченной, и ее домашнее обучение выходило далеко за пределы того, что знали моя мать и моя тетка.
Снежный Цветок затащила меня в глубину палатки и прошептала: «Они всегда держали то, что получше, здесь». А потом своим обычным голосом: «Моя половинка, как тебе нравится это?»
Впервые меня попросили посмотреть — действительно посмотреть — на что-то, и я посмотрела. Даже своим непросвещенным глазом я могла заметить разницу между тем, что я выбрала на уличной стороне палатки, и тем, что выбрала Снежный Цветок. Ее лист был меньшего размера и менее яркой расцветки.
«Потрогай его», — сказала она.
Я взяла лист в руки — он казался очень прочным на ощупь — и подняла его к солнечному свету, как это сделала Снежный Цветок. Бумага была такой плотной, что свет проходил сквозь лист слабо, как красный отсвет.
В молчаливом согласии мы вручили бумагу торговцу. Мадам Ван заплатила за нее и за то, чтобы мы написали наш договор на столике в середине палатки. Снежный Цветок и я уселись друг напротив друга.
«Как ты думаешь, сколько девочек сидели на этих стульях и писали свои договоры? — спросила Снежный Цветок. — Мы должны составить самый лучший договор из всех». Она немного нахмурилась и спросила: «Что в нем, по-твоему, должно быть?»
Я подумала обо всем том, что предлагали Мама и Тетя. «Мы с тобой еще девочки, — сказала я, — поэтому должны следовать правилам…»
«Да, да, это все обычные вещи, — сказала Снежный Цветок чуть нетерпеливо, — но разве ты не хочешь, чтобы там говорилось о нас обеих?»
Я была не уверена в себе, а она, казалось, знала так много. Она бывала здесь прежде, а я нет. Она, похоже, знала, что следует включить в наш договор, а я лишь могла полагаться на слова моей матери и Тети, которые только воображали себе, каким должно быть соглашение. Каждое мое предложение было похоже на вопрос.
«Мы станем лаотун на всю жизнь? Мы будем всегда верны друг другу? Мы будем вместе заниматься домашней работой в верхней комнате?»
Снежный Цветок устремила на меня свой взор, такой же прямой, каким она посмотрела на меня в паланкине. Я не могла понять, о чем она думает. Я сказала что-то не то? Я сказала как-то не так?
Секунду спустя она взяла кисточку и обмакнула ее в чернила. Вне зависимости от всех моих сегодняшних промахов, Снежный Цветок еще по нашему вееру поняла, что моя каллиграфия не так хороша, как ее. Но когда она начала писать, я увидела, что она приняла мои предложения. Мои чувства и ее красивое изложение слились воедино, создав одну общую мысль.
Мы верили в то, что наши чувства, запечатленные на листе бумаги, будут длиться вечно, но мы не могли предвидеть всех жизненных перипетий, которые ожидали нас. Все же я помню многое из нашего договора. Как же мне не помнить? Его слова шли из моего сердца.
Мы, Снежный Цветок из деревни Тункоу и Лилия из деревни Пувэй, будем верны друг другу. Мы будем утешать друг друга добрыми словами. Мы будем снимать тяжесть друг у друга с души. Мы будем шептаться и вышивать вместе в женской комнате. Мы будем упражняться в «Трех Повиновениях» и «Четырех Добродетелях». Мы будем следовать наставлениям Конфуция, записанным в «Образце для женщин», соблюдая правила поведения безупречной женщины. Сегодня мы, Снежный Цветок и Лилия, сказали правду. Мы поклялись в нашем союзе. На десять тысяч ли [12] мы будем как
12
Ли — китайская мера длины, равная примерно 0,5 км.
Мадам Ван с важностью наблюдала, как мы обе написали наши имена внизу на нушу. «Я счастлива, что вы заключили союз лаотун, — провозгласила она. — Как и в браке между мужчиной и женщиной, добрые люди сходятся с добрыми людьми, красивые с красивыми, умные с умными. Но в отличие от брака — этот союз особенный. Не допускается, — тут она позволила себе слегка хихикнуть, — никаких наложниц. Вы понимаете, девочки, что я имею в виду? Это союз двух сердец, который не могут разрушить ни расстояние, ни несогласие, ни одиночество, ни более высокое положение в браке, и в этом союзе не дозволяется другим девочкам — а позднее женщинам — встать между вами».
Мы снова прошли десять шагов до нашего паланкина. Так много месяцев ходьба была мучением, но сейчас я чувствовала себя, как Яо Нян, первая женщина с крошечными ножками. Когда она танцевала на золотом лотосе [13] , казалось, что она плывет на облаке. Каждый мой шаг делал меня счастливой.
Носильщики отнесли нас к центру ярмарки. На этот раз, выйдя из паланкина, мы оказались прямо посреди рыночной площади. Чуть приподнявшись, я смогла увидеть красные стены храма, позолоченную резьбу и крышу из зеленой черепицы. Мадам Ван сунула нам по монетке и велела купить подарки, чтобы отпраздновать этот день. Если мне никогда не приходилось выбирать, то, конечно же, мне никогда не предоставлялась и возможность тратить деньги. В одной руке я сжимала монету, а другой держалась за руку Снежного Цветка. Я пыталась придумать, что захочет купить эта девочка, стоявшая рядом со мной, но вокруг было так много чудесных вещей, и от этого разнообразия у меня закружилась голова.
13
По легенде, у императора династии Тан Ли Хоучжу была наложница по имени Яо Нян. Император повелел сделать золотой лотос высотой в шесть футов. Внутри цветок был выложен нефритом и украшен драгоценными камнями. Яо Нян было приказано туго забинтовать свои ноги, придав им форму молодого месяца, и танцевать внутри цветка.
К счастью, Снежный Цветок снова взяла инициативу на себя, взвизгнув: «Я знаю, что нам нужно!» Она сделала пару поспешных шажков, словно собиралась побежать, но споткнулась. «Иногда я совсем забываю про свои ноги», — сказал она, и лицо ее напряглось от боли.
Должно быть, мои ноги выздоравливали немного быстрее, чем у нее, и я была капельку разочарована, что мы не сможем осмотреть столько, сколько нам — мне — хотелось.
«Мы пойдем медленно, — сказала я. — Нам не нужно осматривать сегодня все, потому…» «Потому что мы будем приезжать сюда каждый год, пока будем живы», — закончила за меня Снежный Цветок и сжала мою руку.
Что за зрелище мы с ней, должно быть, представляли: две половинки на своей первой прогулке, пытающиеся удержаться на упомянутой формы ногах, и только веселость хранит их от падения, да пожилая женщина в яркой одежде, покрикивающая: «Прекратите так себя вести, или мы сейчас же отправимся домой!» К счастью, нам не надо было идти далеко. Снежный Цветок потащила меня к палатке, где продавались принадлежности для вышивания.
«Мы с тобой — две девочки, и мы находимся в нашем дочернем возрасте, — говорила Снежный Цветок, в то время как ее глаза осматривали радугу разноцветных ниток, разложенных на прилавке. — Пока мы не выйдем замуж, мы будем сидеть в женской комнате, вместе ходить в гости, вместе вышивать, вместе шушукаться. Если мы тщательно все выберем, у нас останется такая память о сегодняшнем дне, которой хватит на долгие годы».