Снежный мальчик
Шрифт:
– Правила нужно чтить неукоснительно, – молвил толстый заяц, продолжая листать журнал и попыхивать трубкой. – Страшно даже представить, что начнется, если они нарушатся. Один не по правилам выстрелит, второй – расплачиваться за проезд не станет, третий из вагона выпрыгнет. А уж про всех остальных даже и подумать боюсь. От остальных тогда можно будет ждать вообще чего угодно. На то они и остальные, в отличие от нас.
– Мой товарищ говорит, что мы зайцы, – сказал худой и перестал дрожать. – Будучи слишком многоумным, он часто выражается слишком туманно. Не все могут понять его мысли. Поэтому я вынужден быть при нем
– Предупреждаю, – сказала кондукторша, прицеливаясь. – За проезд вы заплатите жизнью. Такова уж такса.
– Спроси, она действительно такая злобная? – сказал толстый заяц.
– Мы хотим приобрести вашу собаку, – сказал переводчик.
– Какую еще собаку? – кондукторша так удивилась, что даже перестала прицеливаться.
– Ну, таксу-то. Мы с товарищем надеемся, что, если она такая уж злобная, то сможет защитить нас от волков.
– Не знаю я никакую таксу!
– Как? – воскликнул переводчик. – Ведь только что мы слышали, что именно такса распорядилась расстреливать всех пассажиров без разбора.
– Я говорила про совсем другую таксу, – буркнула кондукторша и стала вновь прицеливаться.
– Что ж, если есть другая такса, еще более злобная, то она нам, пожалуй, еще больше подойдет. Верно я излагаю?
– Вполне, – подтвердил толстый заяц.
– Я имела в виду не собаку, а тариф.
– Да у нее семь пятниц на неделе! Все путает! Собак с тарифом в одну кучу смешала. Скажи ей, что она дурочка, – сказал толстый заяц.
– Так прямо и сказать? – спросил худой.
– Да, так прямо и скажи.
– Мой товарищ убежден, что вы натура незаурядная.
Ром рассмеялся – он узнал в зайцах Прибамбу и Прибамбасса. Только они были горазды на такие штучки.
– Чего бы вы там ни болтали, а расплачиваться все равно придется! – выстрелив в зайцев, сказала кондукторша. – Учтите – смертоносные пули уже летят к вам.
– Переведи ей, что она напрасно изводит патроны, – сказал толстый, разгоняя лапой дым выстрелов. – Мы из другого вагона, а в этом едем зайцами.
– Мой товарищ… Э… э… Просил передать… Он просил передать… – переводчик выронил морковину и зажмурился. – Нет, никак не могу сказать ей такое. – Тут он опустил на глаза уши и задрожал. – Б-боюсь, если она узнает, что н-напрасно извела два казенных п-патрона… это просто убьет ее! Просто наповал! У меня язык не поворачивается сказать ей такое. Я буду молчать! Чего бы мне это ни стоило! Чего бы мне это ни стоило!
Заяц задрожал еще сильнее и прикрыл рот лапой.
– Два? Почему ты сказал "два патрона"? Ты что, считать разучился? – воскликнул толстый заяц.
– А сколько же? – переводчик мгновенно прекратил дрожать, вскинул уши и широко раскрыл глаза.
– Три, конечно. Или ты хочешь, чтобы Пекмата оторвала нам уши?
– Три! Три! Три! – истошно завопил переводчик. – Ты напрасно извела три казенных патрона! Этот мальчишка тоже заяц. Он тоже из другого вагона!
– Ну, это уж дудки! – сказала кондукторша, и в лицо Рому дохнуло холодным ветром.
– Лови! – крикнул заяц-переводчик и бросил мальчику морковину. – С ней ты тоже из другого вагона.
Ром поймал морковину, и…
Глава VII
Река с русалками
Вагон исчез. И исчезло все, что в нем было: города, населенные существами, зовущимися людьми, реки и горы, только что лежавшие под ногами, Прибамба и Прибамбасс, прикидывавшиеся зайцами, кондукторша с ружьем и северное сияние. Неизвестно, куда подевалась и морковина, с которой, если, конечно, верить ее дарителю, Ром должен был оказаться в другом вагоне.
Мальчик стоял в темноте среди теней Веев, и за ними блестел огонек костра. Того самого костра, который он уже видел, когда первый раз открыл загадочную дверь в доме госпожи Виктории.
Возле костра мелькнула высокая фигура.
"Интересно, кто это? – думал мальчик, приближаясь. – Человек или обитатель потаенного мира? А, впрочем, какая разница, лишь бы он знал, где искать ведьму".
То, что издали было просто фигурой, вблизи оказалось молодым господином, весьма странно одетым. Вернее, странность заключалась не в самой одежде – что странного в отглаженном костюме, белоснежной манишке, изящной бабочке и лаковых ботинках —, а в том, что пришел он в таком виде не на какую-нибудь торжественную церемонию, а на пустынный берег реки. Незнакомец быстрыми шагами расхаживал возле костра и то заламывал руки, как бы от отчаянья, то прижимал их к сердцу, то принимался теребить на голове волосы. При этом он восклицал:
– О, как же я терзаюсь без тебя! Явись скорее! Учти – в последний раз раскрываю я руки для объятий, а после, если ты опять не явишься, непременно разорву себя в клочья. Можешь не сомневаться в этом – разорву! Явись, явись! Иначе пусть гром разразит меня! Пусть вал морской разобьет о скалы! О, я этого не стерплю! Мне этого никак не вынести! И даже половины этого никак не вынести!
"Уж не сумасшедший ли он?" – подумал мальчик и подошел поближе к господину, чтобы послушать, о чем тот думает.
"Пора! Нет сил медлить! Сколько же можно ждать!" – подумал господин и поспешно наклонился к большой сумке, лежавшей на траве. Выхватив из сумки бутылку шампанского, он хлопнул пробкой и разлил в два бокала пенную струю. Выпив из одного бокала, господин поднял высоко над головой другой и воскликнул:
В лаковых ботинках, в костюме Дома модЯ для тебя станцую неистовый фокстрот.Дрыгая ногами, он вошел в реку и продолжил:
Зарницы в малахитовой полночной темноте,А я скулой отбритою черчу круги в воде.Господин принялся кружиться в заводи так, что в разные стороны полетели брызги:
Земная опостылела унылая любовь,Под сердцем перепилено,Отволновалась бровь.Ушли толпой девицы из прежних моих дум,Русалка-молодица теперь пленяет ум.Пред ней в ботинках лаковых,В костюме Дома модТанцую я, танцую я, танцую яФокстрот!Тут он остановился, поводил головой в разные стороны, видимо, надеясь увидеть русалку. Не увидев же в реке ничего, кроме темных волн, им самим поднятых, господин осушил и второй бокал, после чего поспешно выбрался на берег.