Снежок
Шрифт:
– Да, черт возьми! Я никак не сформулирую... Вертится на языке и не дается! Минуточку... Мы с вами... Мы с тобой одно и то же лицо при условии движения во времени. Но одновременно мы можем существовать лишь раздельно! Улавливаешь суть?
– И это ты говоришь мне? Яйца собираются учить курицу?
– Та-та-та! Мы, кажется, хорохоримся?
– В его глазах прыгают веселые чертики.
– Идею о переносе в прошлое разработал я, а ты ее только претворил в жизнь.
Я даже сел от такой наглости. Но, подумав хорошенько, я нашел в его мысли известный резон.
– Стоп, старина! Стоп! Так не годится.
– Я подавил рождающуюся у него во рту фразу.
– Нужно стрелять по очереди... Я принимаю ваш выстрел, поручик. Будем считать, что пуля сорвала мой эполет. Теперь мой черед. Да знаете ли вы, самовлюбленный мальчишка, что идея принадлежит не вам? Да, да, ие машите руками! Я принимаю ваши возражения без прений. Она не моя, согласен, но и не ваша! Она пришла в голову тому, кто младше вас на год и младше меня на девятнадцать месяцев... Что, съел? Один ноль в мою пользу! Вы убиты, поручик. Прими, господи, его душу; хороший был человек.
Он рассмеялся. Ну разве он не молодчина? Я просто влюбляюсь в него. Эх, если бы можно было всегда остаться так, вдвоем. Я так мечтал о брате! Но он мне не брат...
– Старость еще не очень потрепала тебя. Сметка есть!
– Он похлопал меня по плечу.
– Великолепная мысль! Не худо бы ее развить... Где осталась установка?
В зале, на факультете. А что?
– Я мыслил ее с углом инверсии в четыре сотых секунды. Как ты ее сделал?
– У меня, то есть у тебя, в расчеты вкралась ошибка. Не совсем точно раскрыта неопределенность - бесконечность на бесконечность.
– Почему не точно? По правилу Лопиталя!
– Оно здесь неприменимо. Я использовал метод Ферштмана. Получился угол в пятьдесят две тысячных.
– Но это все равно... установка на одного челвека. Жаль!
– Что жаль?
– Если бы мы могли отправиться на год назад вдвоем... Мы попали бы в тот момент, когда ко мне, то есть к нему, вернее ко всем нам, пришла эта идея Каково?
– Здорово! Великолепная мысль. Нас бы стало трое! Три мушкетера!
– Вернее: бог-сын, бог-отец и бог - дух святой! Трое в одном лице.
– А с тобой неплохо работать!
– Я жадно всматривался в его лицо, пытался уловить те необратимые изменения, которые принесло мне время.
– С тобой тоже хорошо, - в его голосе я почувствовал нотку нежности. Он тоже пристально рассматривал меня. Еще бы! Ему предстояло стать таким через семь месяцев. Кому не интересно!
Мы замолчали. Я не думал, что эта встреча так потрясет меня. Я представлял себе все совершенно иначе. Мне казалось, что я буду сверкающим посланником: из будущего, мудрым и блестящим, как фосфорическая женщина. Буду поучать, советовать, а "он" будет ахать и восхищаться, закатывать глаза и падать в обморок. А он вот какой! И это только естественно, только естественно. Действительность, как всегда, оказалась самой простой и самой ошеломляющей. Мудра старушка природа, мудра! Что ей наши гипотезы?
–
– Он первым нарушил молчание.
– Впервые за все время я слышу от тебя разумные слова. Что у тебя сегодня на обед, Лукулл?
– Суп с фасолью, заправленный жареной мукой с луком... Отбивная с кровью, я жарю в кипящем масле - три минуты с одной стороны и три минуты с другой. Твои вкусы, надеюсь, не изменились?
Он замолчал, как видно припоминая.
Я проглотил слюну. Мне чертовски захотелось поесть.
– Да!
– продолжал он.
– Компот из сухофруктов, и я купил еще баночку морского гребешка.
– Мускул морского гребешка?! В каком соусе?!
– вскричал я.
– В укропном, - несколько удивленно ответил он.
– Ты когда-нибудь уже покупал эти консервы?
– Нет. Сегодня первый раз купил в университете, чтобы попробовать. А что?
– Так... Ничего.
Я вспомнил тот день, когда впервые купил эту баночку. Я принес ее домой. Как и сейчас, мама куда-то ушла. Я обедал в одиночестве. Торопясь на свидание, я раскрывал консервы на весу. Нож соскочил, банка выпала, и белый укропный соус оказался на моих брюках.
Я искоса взглянул на его брюки - они были как новенькие, и стрелка что надо! Мои за эти семь месяцев уже немножко износились, а над левым коленом можно было разглядеть слабое пятно от консервов.
"Ничего, сейчас у него будет такое же, - подумал я злорадно.
– Кажется, он тоже собирается вскрыть баночку на весу".
И тут я подумал: может быть, имеет смысл активно вмешаться в человеческую историю и хоть в чем-то улучшить ее? Но, по зрелому размышлению, я решил, что, пожалуй, не стоит. Это был бы весьма безответственный акт, допустимый лишь в научно-фантастическом романе. Нельзя вмешиваться в процесс, если последствия такого вмешательства тебе неизвестны.
Посему быть пятну на штанах у чистюли!
– У! Вот собака!
– прошептал он, ловя на коленях раскрытую банку с нежным, имеющим вкус крабов мускулом морского гребешка. Кажется, я тогда выругался так же. Кот раскрыл левый глаз, но, не обнаружив собаки, вновь превратил его в косую щелочку.
Мы все-таки попробовали гребешок. Он съел свою долю перед супом, а я вместе с гарниром, после того как уничтожил отбивную. Потом мы разложили диван-кровать и растянулись во всю его ширь, не снимая ботинок, чтобы всласть покурить. Привычки у нас были одинаковые. Оказывается, я не меняюсь.
Я с наслаждением пускал кольца. Мы молчали. Я заметил, что он несколько раз украдкой смотри: на часы.
– Ты сказал, что свободен только до семи, куда ты идешь? Если не секрет, конечно.
– Секрет? От тебя?
– Ты не учитываешь памяти. Человеку свойственно забывать. Забыть же все равно, что не знать. Поэтому, если секрет...
– Ерунда! У меня свидание с Ирой. На Калужской возле автомата.
– С Ирой?!
– Ты разве с ней не знаком? Это было бы оригинально... Ну, как она там... в будущем, не подурнела? Или вы с ней...