Снимай меня полностью
Шрифт:
– Это ты уже разошелся, – одернул коллегу Рома. – Где мы возьмем сеновал?
– Фигня вопрос, – отмахнулся Вадик. В пылу мозгового штурма он уже забыл про реверансы делового общения. – Сбегаю и найду. Потом надо обязательно что-то этническое. Бодиарт. В стиле племен… Как там было? Ром, помнишь, на той выставке?.. Во-о-от… – он выдохнул, будто устал от тяжелой физической работы. – Еще просто офисное что-то… Ну, женщина-вамп, разумеется…
– Еще черно-белый снимок, – встрял Рома. – Современное искусство. Как-нибудь в позе эмбриона…
– Да-да, –
Рома напрягся. Представляя Юну в разных образах, он ненадолго забыл, ради чего, а точнее – ради кого она все это затеяла. И все вдохновение моментально улетучилось.
– Вы тогда сообщите, когда все подготовите, – улыбнулась Юна. – Чтобы я рассчитала время. Но пока мне все очень нравится…
– В смысле – когда?! – опешил Вадик. – Конечно, прямо сейчас и начнем.
– Но я… Я еще не…
– У вас сегодня другие планы?
– Нет, – мотнула головой Юна. – Но надо же как-то созреть морально…
– Даже слышать ничего не хочу! – Вадик взял ее за плечи. – Пока есть запал, надо работать! У нас есть вы – это главное. Я отскочу, привезу все мелочи, которых не хватает. А вы пока раздевайтесь. Ром, да что ты стоишь-то?! Вытаскивай аппарат!
Глава 7
Юна Лебедева
34 мин.
Люди, что сейчас будет… Мамочки! Мир никогда не станет прежним. Я бы и рассказала, но тогда точно стану нерукопожатой. А домой меня, очевидно, не пустят. Это т-а-й-н-а. Великая и ужасно секретная.
У вас бывает такое непонятное предчувствие, что либо все будет очень хорошо, либо очень плохо? Без других вариантов?.. Нет, я не прыгаю с парашютом. И еще пока не выхожу замуж. Но волнение то же.
В общем, запомните меня такой. Но пасаран.
Каждая пуговица, каждая молния и застежка приближали Юну к моменту стыда, древнего, как первородный грех. И в голове отчего-то звучали рефреном слова матери.
Вообще-то Елену Геннадьевну с трудом можно было назвать духовным наставником. Она понятия не имела, как Юна учится в школе, в кого влюблена и о чем плачет в подушку. Если и досаждала советами, то исключительно теми, что легко почерпнуть в любом женском журнале: в какую сторону растушевывать тени для век, какая маска лучше всего убирает мешки под глазами. И диеты, да. Как только в мире появлялась новая модная диета, Юна узнавала о ней первой. Единственной материнской мудростью, врезавшейся в память, были слова о нижнем белье.
– Если выходишь из дома, позаботься о том, чтобы на тебе был приличный чистый комплект. Никогда не знаешь, что случится. Вот так собьет
И вот теперь, прячась за фотофоном, Юна будто бы снова слышала мамин голос. Да, трусы хоть прямо сейчас на выгул. Белая классика с каймой из незатейливого кружева. Как, собственно, и лифчик. Вот только фотографировать Юна собиралась не белье. А насчет того, что делать, если от трусов придется избавляться, Елена Геннадьевна предупредить забыла.
Юна зажмурилась, выдохнула. Спустила последний оплот морали, и вместе с ним к щиколоткам упала вера в себя. Когда Вадим расписывал гениальные идеи, Юна уже представляла, как возвышенно и загадочно получится на снимках. Сейчас же смотрела на красноватые вмятины от резинки на животе и под грудью, на проступающий то ли от холода, то ли от волнения мраморный рисунок на ляжках. И как ни силилась представить себе радостную реакцию Игоря, ничего не получалось.
Зря Вадим уехал за сеном. Надо было настаивать, чтобы он присутствовал от и до. Взять паузу на часок-другой, метнуться в солярий, накидаться текилой с лаймом для храбрости. И тогда бы Роман с товарищем на пару гнули бы и мяли свою несуразную модель, как гуттаперчевый манекен.
Но нет. Юна осталась с Ромой наедине. И будто бы чтобы добить ее окончательно, он предложил перейти на «ты». Самое время! Отсутствие трусов сближает похлеще мятных конфеток.
Юне уже неважно стало, какой ориентации ее фотограф. В чужой холодной студии, куда в любой момент может постучаться очередной клиент, без одежды… И вдобавок наедине с каким-никаким мужчиной. Юна готова была поклясться на чем угодно: воздух буквально сгустился от неловкости и напряжения и вовсе не для нее одной.
– Вы ведь раньше видели голых женщин? – спросила она, выглядывая из-за большой картонки. – Ну, я имею в виду, живьем…
Боже, какая чудовищная глупость! И надо было такое сморозить! Как будто он мог видеть мертвых. И какое, в самом-то деле, это имеет значение?..
О, если бы Юна могла просто помолчать… Но эта невыносимая тягостная пауза сводила с ума. Хотелось разрядить обстановку.
– Видел, – глухо отозвался Рома. – Мы вроде договаривались на «ты»…
– Да. Да, конечно. Прости.
– Ты готова? Свет нормальный, но мне надо будет протестировать на твоей коже.
– Ага. Иду.
Замотавшись в простыню, которую Вадим счел достаточно античной, Юна вышла из своего укрытия. Рома сосредоточенно возился с камерой: подстраивал штатив, поправлял вспышку.
– Так… – пробормотал он, не отрывая взгляда от фотоаппарата. – Я подумал, начнем с Данаи. Я тут уже загуглил, ее кто только не рисовал. И Рембрандт, и Рубенс, и Климт. У Тициана аж четыре штуки.
– Я, видимо, больше по части Рубенса, – горько усмехнулась Юна, и вот тут Рома все-таки посмотрел на нее. Неожиданно строго.