Сними обувь твою
Шрифт:
На том пожелаю вам всего хорошего.
Она протянула ему обе руки.
– Повис, Повис, неужели вы даже не хотите пожать мне руку? Не мне вас судить. Будь у меня ваше мужество, я бы и сама это сделала!
Минуту Повис стоял словно окаменев, только в лице его что-то дергалось.
Потом взял руку Беатрисы и крепко сжал.
– Об этом вы зря беспокоитесь. Спорить не стану, и вы тоже не без греха, на то живой человек. Бывали вы и пожестче камня и поупрямей армейского мула, но вот трусихой вас не назовешь. Если корабль идет ко дну, лучшего товарища мне не надо.
Все еще
– Э, не принимайте это так близко к сердцу. Вы ведь не из таких, которые любят поплакать, и мне ненавистно, чтобы вы из-за меня горевали. Ну, тише, тише, ничего. Кто-то же должен был это сделать, так уж лучше пусть я.
ГЛАВА VIII
Первое время Уолтер был вял и ко всему равнодушен, словно оглушенный.
Но лето сменилось осенью, и мало-помалу в нем стал возрождаться интерес к жизни.
– Тебе теперь много лучше, – сказала в один октябрьский день Беатриса.
– И я хотела бы уехать дней на десять. Я уверена Глэдис будет ухаживать за тобой не хуже меня.
– Ну конечно. Ни у одного дядюшки на свете нет такой заботливой племянницы.
Глэдис вполне заслужила эту похвалу, ее преданность не знала границ.
Она не отходила от дяди. Желая утешить и развлечь его, она каждый день приносила ему своих любимых мышей и гусениц и поверяла ему свои бесконечные секреты.
– Да, за тебя я буду спокойна, – сказала Беатриса. – А ты что скажешь, Генри? Ты не возражаешь, если я на некоторое время оставлю дом на миссис Джонс?
– Ну… ну конечно, поезжай, раз тебе хочется. А куда это ты собралась?
– В Лондон за покупками. Нам так много нужно, что лучше уж мне пожить там неделю и закупить все сразу. Мне совсем нечего надеть, и в доме тоже все обтрепалось.
Генри широко раскрыл глаза. И это говорит Беатриса, которую он годами уговаривал отдохнуть и повеселиться, как все люди! Даже в первые годы после замужества она не слишком интересовалась нарядами и развлечениями, а со смерти Бобби предпочитала все заказывать по почте у старых, солидных лондонских фирм.
Он озадаченно смотрел на жену. Его мужскому глазу вовсе не казалось обтрепанным это строгое элегантное платье темного шелка, хотя, конечно, оно было далеко не новое. Ей всегда была свойственна аристократическая умеренность, она покупала только дорогие, но простые вещи, держала их в безукоризненном порядке, и им не было износу. Однажды он со скромной гордостью похвастал Уолтеру, что Беатриса носит свои платья в десять раз дольше, чем жена самого Криппса, и при этом остается элегантнейшей дамой во всем Западном Уорикшире. Но если ей захотелось обновить свой гардероб, он, конечно, будет только рад.
– Прекрасная мысль, – сказал он. – Тебе очень полезно немного рассеяться. Но не лучше ли отложить поездку на месяц-другой? Кончится осенняя пахота, и я тоже смогу поехать. Мы с тобой пожили бы в Лондоне недели две, а то и месяц, побывали бы разок-другой в театре.
Беатриса покачала головой и протянула ему длинный список необходимых покупок.
– Как-нибудь в другой раз, милый, – сказала она с улыбкой. – Это будет совсем не увеселительная поездка.
– По-моему, тебе не следует ехать, мама, – сказала Глэ дис, – тебе это не под силу. Разве Робинс и Грин не могут прислать тебе образцы? Ты только измучаешься, и у тебя опять заболит спина.
– Ну что ты, девочка. Ведь с тех пор как приехал дядя Уолтер, я еще ни разу не лежала.
– У тебя такой вид, что если ты начнешь бегать по магазинам, ты непременно свалишься.
– Право же, детка, так будет лучше. Ты бы могла мне очень помочь.
Хочешь? Если ты пересмотришь все свое платье, и папино, и дяди Уолтера, и все постельное и столовое белье и составишь список всего, что нужно заменить, я смогу вернуться скорее.
Глэдис встала и с минуту пристально смотрела на мать.
– Хорошо, мама, – сказала она наконец и, не говоря больше ни слова, вышла из комнаты.
Прошло две недели, и Беатриса вернулась в Бартон. Она была бледна и, как видно, очень устала, но все, что требовалось сделать в Лондоне, было сделано, как всегда практично и разумно. Она виделась с Повисом, как ей советовал Уолтер, и тот, по ее словам, избавил ее от многих хлопот, взяв на себя покупки всего необходимого для Уолтера и Генри. Вечером, накануне ее отъезда, он принес тщательно упакованные вещи и счета.
– Каков он тебе показался? – спросил Уолтер.
– По-моему, совсем не изменился. Он просил засвидетельствовать тебе свое почтение и сказать, что он сейчас при деле и всем доволен. Он нигде не пропадет, можешь быть уверен.
Однажды утром, вскоре после возвращения сестры, Уолтер принес ей толстую рукопись.
– Я хочу кое-что показать тебе, пока ты отдыхаешь. Это прелестно.
Беатриса отложила в сторону «Утопию».
– Это творчество Глэдис? – спросила она.
– Да. Она разрешила показать тебе, но только тебе одной.
Хотя Беатриса уже давно знала, что девочка все еще сочиняет рассказы о своих вымышленных друзьях из звериного царства, до приезда Уолтера одному лишь Артуру позволено было читать «Книгу Носатиков». На Глэдис редко находила робость, но Носатики были слишком дороги ее сердцу. И только потому, что она глубоко сочувствовала своему бедному больному дядюшке, он удостоился чести проникнуть в их таинственные владения.
Еще совсем крошкой Глэдис привыкла сочинять всякие истории про зверей, а в тот черный год после смерти Бобби, когда она целыми днями была предоставлена самой себе, она снова вернулась к своему детскому увлечению, из которого уже было выросла. С тех пор как в доме появился Артур, она уже никогда не была одинокой, и, не полюби он всем сердцем этих четвероногих и пернатых друзей, созданных ее фантазией, они, конечно, уже давно были бы забыты, как старые и уже нелюбимые куклы. Приключения Носатиков – семейства барсуков, обитавшего на берегу выдуманной речки, протекавшей будто бы тут же, у самого дома, за последние пять лет разрослись в самую настоящую Одиссею. Этому семейству служила и поэзия Артура. К семейным праздникам Носатиков он сочинял песни, баллады или поздравительные оды по-английски, по-французски и по-латыни.