Сними обувь твою

Войнич Этель Лилиан

– Папа!

Генри ждал ее у невысокой подставки, с которой удобней было садиться в седло, держа под уздцы нового коня. Беатриса стояла рядом, поглаживая лоснящуюся шею лошади, украшенную праздничной гирляндой из ноготков.

Сбежалась прислуга, конюхи, все глядели и восхищались, а из окна кухни, сидя в своем кресле, глядела, сияя, старая миссис Джонс.

– Поди-ка сюда, киска, – позвал Генри. – Погляди, что тут есть.

– Ой, папа! Ну какая прелесть!

Глэдис обхватила обеими руками шею коня

и поцеловала его в шелковый нос. Он вскинул голову, заставив ее отскочить.

– Поосторожней, поосторожней, – сказал Генри. – Это тебе не Малыш, дочка. Он молодой, игривый, и он тебя еще не знает. А поцелуи лучше побереги для старика отца.

Вне себя от радости она стиснула его в объятиях, алые лепестки розы скользнули по его щеке.

– Папа, ну какой же ты милый! Я буду так его любить!

– Неплохая лошадка, – сказал Генри. – Мне не стыдно будет поглядеть на тебя верхом на таком коньке. Давно пора начинать, если ты вообще собираешься когда-нибудь стать охотницей. Мы сейчас же закажем тебе амазонку. Первый выезд будет…

Глэдис, нежно обнимавшая пони, подняла голову.

– Я не хочу охотиться, папа.

– Что такое?.. Вздор, вздор! Леди должна уметь охотиться.

– Извини, папа, но я не могу. Это жестоко, я терпеть не могу охоту.

Генри прищелкнул языком. Он был не на шутку раздосадован.

– Да что с тобой, детка? Лисиц надо убивать, как же иначе? Ты что, хочешь чтоб они перетаскали всех кур?

– Нет, папа, не в том дело. Пусть бы их просто убивали, а то еще устраивают погоню, пугают их…

– Надеюсь, ты не набралась от Артура всяких глупостей. Твоя мать, когда вышла за меня замуж, была куда храбрее, а она тогда была такая тоненькая, худенькая. Помню, как она получила боевое крещение – отхватила лисе хвост и глазом не моргнула. Правда, дорогая? От тебя я никогда не слыхал таких слов:

«я не могу».

– Она, может быть, и охотилась, папа, но я уверена, что она эту охоту терпеть не могла, – возразила Глэдис.

– Что? Что? С чего вы это взяли, мисс? Она мне никогда не говорила.

– Господи, папа, неужели ты не знаешь, что мама тебе никогда ничего не говорит.

Тут вмешалась Беатриса – разговор зашел чересчур далеко.

– Ты не слишком любезна, Глэдис. Папа столько хлопотал, чтобы доставить тебе удовольствие, а ты…

– А, ладно, ладно! Пусть делает как знает, – угрюмо прервал Генри. – Никто ее не просит охотиться, если она не желает, другие девочки на ее месте были бы рады.

– Мне очень жаль, что я тебя огорчаю, папа.

Он пожал плечами, выпятив нижнюю губу.

– Да, по правде говоря, для меня немалое огорчение узнать, что у моей дочери может уходить душа в пятки.

– Генри! – крикнула Беатриса.

Глэдис положила свою розу на подоконник и грациозно вспрыгнула на подставку.

– Папа, – сказала она странно

кротким голосом, – отпусти, пожалуйста, поводья. Мне хочется немножко попробовать его.

Беатриса кинулась вперед.

– Останови ее, скорей!

Генри не умел быстро соображать. Машинально он выпустил поводья, и Глэдис неожиданно вскочила на лошадь; прежде, чем он понял, что произошло, она уже сидела в седле по-мужски. В тот же миг с диким воинственным кличем она стегнула коня поводьями. Он прижал уши, взметнулся на дыбы и помчался бешеным галопом. Глэдис направила его прямо на живую изгородь.

– Господи! – крикнул Генри. – Она сломает себе шею! Вне себя он кинулся, чтобы схватить лошадь под уздцы, но было уже поздно. По счастью, изгородь только недавно подстригали, а конь был чистокровный. Он сделал великолепный прыжок и перемахнул через препятствие, не задев ни единиц веточки, Глэдис держалась в седле прямая, как стрела, стройные ноги крепко охватили бока лошади, волосы, совсем золотые на солнце, развевались, точно знамя: она карьером проскакала круг по полю, на обратном пути умелой рукой придержала коня и легким галопом въехала в распахнутые ворота, сверкая все еще сердитыми глазами.

– Ну, папа. уходит у меня душа в пятки?

Тут она увидела мать.

Миссис Джонс, на негнущихся ревматических ногах выбежавшая из дому, стояла на коленях подле Беатрисы и подносила к ее губам стакан.

– Приподнимите ей голову, сэр. Ну вот, она приходит в себя. Попробуйте, отпейте глоточек… Да простит вам бог, мисс Глэдис.

Девочка соскользнула с седла и бегом кинулась к матери, в лице у нее, как и у той, не было ни кровинки. Но Генри слишком перепугался, чтобы быть милосердным, – он схватил ее за плечо и отшвырнул прочь; впервые в жизни он поднял на нее руку.

– Будь ты проклята, девчонка, ты убила свою мать!

– Нет… нет! – Беатриса, задыхаясь, протянула руки, – Не пугайся…

Глэдис…

С минуту Глэдис смотрела на нее полными ужаса глазами, потом с громким рыданием повернулась и побежала в дом.

Генри опустился на подставку, прижав руку к груди. Он сильно располнел за последние годы, и сердце у него тоже пошаливало.

Двадцать минут спустя Беатриса постучалась в запертую дверь спальни.

– Это я. Открой мне, девочка.

Все еще заливаясь слезами, Глэдис отворила дверь и в отчаянии припала к груди матери.

– Мама… мама, прости меня. Я больше никогда не буду.

Они сели, обнявшись.

– Не плачь, родная. Я знаю, ты не хотела причинить нам боль. Просто ты вышла из себя и не успела подумать, что делаешь.

Глэдис прижимала к глазам скомканный, насквозь мокрый платок. На нее жалко было смотреть.

– Я просто дрянная девчонка. Я так виновата… Ужасно виновата. Но папа сказал, что у меня душа в пятках.