Снова в школу и иже с ним
Шрифт:
Эта часть мира мне не нравилась, да и лично для меня была несколько сомнительной хотя бы в части про развод и общение - я имею в виду, там явно не все чисто и безболезненно... Но возможности проверить пока нет. Может даже, и не будет - мало ли, вдруг завтра проснусь "в своей тарелке", хе-хе... Я теперь даже колеблюсь между "хочу в себя" и "а тут не так уж плохо".
Оставшаяся часть дневника была уже не такой сомнительной, но принесла не меньше радости: она собственно давала возможность узнать, что же это такое - Мэтт Снейп? И я осознанно говорю не "кто", а "что".
Нечто мужского пола, возрастом
Благодаря Северусу я был просто в неугасающем восторге от факультета Слизерин; благодаря конфронтации Поттера со слизеринцами я представителей этого самого дома почти что ненавидел - такой вот парадокс. Мне не отвечали особо взаимностью ни на факультете, ни в компании Поттера. В лучшем случае это было жалостливое игнорирование, при плохом настроении ребят - некие намеки на издевательство или шутки средней степени обидности, правда, ни то, ни другое мистер Мэтью Снейп в упор не видел, в дневник записывая лишь что-то вроде "Они со мной разговаривают уважительно", "Я сказал то-то, и мне даже не посмели возразить. Может, со мной хотят наладить отношения? В любом случае нет".
Похоже, небеса все-таки планировали для Лили и Джеймса Поттеров одного ребенка. Не очень умного. И в любом случае все доступные мозговые ресурсы достались Гарри...
На Слизерин я, кстати, прошел исключительно потому, что Шляпа плохо выносит бесконечное нытье на одной ноте. Да-да, для Гарри Поттера - "Только не Слизерин", для Мэтью Снейпа - "Только в Слизерин, ну пожааааалуйста".
Итак, подобьем итоги: на своем факультете я - изгой, на всех уроках - аутсайдер, ибо больше занят разглядыванием Поттера. Девушки нет, друзей - нет, мозгов - нет, здравого смысла - нет, вкуса - нет... населен роботами. В виде здоровенных тараканов. Кажется, именно они до этого момента заменяли мне эти самые отсутствующие мозги.
Печально, однако.
Наверно, стоило впасть в депрессию, но Поттеры... или Снейпы... в общем, за так я унынию не отдамся.
Стоит, пожалуй, отвлечься на что-нибудь привычное, успокаивающее... Мой взгляд упал на перерытый стол, точнее - на россыпь карандашей-перьев и листков. После войны мне было достаточно сложно адаптироваться к мирной жизни, труднее всего далось миролюбие. Точнее, Снейп, вконец доведенный выходками агрессивных взрослых детишек в Малфой-меноре, идентифицировал меня как главного зачинщика и прописал мне долгосрочные занятия чем-нибудь умиротворяющим и требующим сосредоточенности. Рисованием, например. Правда, поначалу меня это не приводило в восторг, поэтому Снейп часами стоял у меня над душой и заунывным голосом зачитывал что-то запредельно скучное - или молчал, если я вяло калякал что-то на бумаге. "Калякать" оказалось более удобным и дешевым выходом из ситуации. А там я и сам увлекся...
Нормально рисовать сходу я не смог - рука поначалу дико дрожала, линии выходили или слишком вдавленными в бумагу, или едва заметными, к тому же большей частью косыми, в смысле, явно не тем, что я планировал. Я даже начал думать, что теперь мой удел - минималистические шедевры в стиле "палка-палка-огуречик" или что-то из очень-очень возвышенного абстракционизма с пафосным "я так вижу".
Но нет, после некоторых мучений на листе начала-таки вырисовываться Лили Снейп, до последнего замужества Поттер и в девичестве Эванс. Прогресс был просто потрясающим - учитывая, что у меня в прошлой жизни-то начало получаться что-то нормальное только после года попыток...
Надо сказать, рисунком я увлекся. Смотреть на фотографии - совсем не то, что видеть человека наяву, разница между безжизненной, пусть и двигающейся картинкой, и живыми эмоциями, жестами, мимикой, мимолетными взглядами, полуулыбками... На бумаге постепенно появлялась мамина уютная усмешка, ямочки на ее щеках, спокойный, но с едва заметной грустинкой взгляд, короткая прядь у виска, выбившаяся из наспех завязанного утром хвоста...
– Мэтт?
Я даже не заметил, как в комнату вошла мама.
– Мам?
– я сразу заполошно подскочил со стула. Как-то не получается у меня к ним всем сходу привыкнуть. Особенно к ней.
– Себастиан сказал, что у тебя болела голова и ты лег спать, - обеспокоенно начала мама, и тут ее взгляд упал на стол. Она с каким-то приятным изумлением рассматривала простенький, в общем-то, рисунок.
– Просто... хотел сделать сюрприз, - не сразу нашелся я с ответом.
– Ты раньше не говорил, что рисуешь, - она, взглядом спросив разрешения, взяла со стола лист.
– Таился ради этого выражения лица, - растерянно улыбнулся я.
– И сюрприза. И стеснялся. Мы можем поговорить об этом как-нибудь потом?
– когда я придумаю что-нибудь относительно правдоподобное...
– Это потрясающе, - мама покачала головой и неожиданно крепко обняла меня.
– Спасибо, мне очень приятно...
Я смог только пожать плечами. Мама отстранилась и задумчиво потерла щеку.
– И давно ты рисуешь?
– Ну, сравнительно, - врать откровенно не хотелось, но и говорить "уже лет пятнадцать" явно было не лучшей идеей.
– Это очень здорово, правда, - мама несколько секунд на меня гордо смотрела, потом скорчила легкомысленную гримасу и еще раз обняла меня.
– Ты очень талантлив, Мэтью, - на это я промолчал.
– Ладно, юный Леонардо, ты окажешь нам честь и спустишься к ужину?
– Да, конечно, - я торопливо кивнул, мама, взяв меня за руку, направилась на кухню.
Ужин был очень похож на завтрак, с той поправкой, что теперь обсуждалась дневная прогулка, то есть я со спокойной душой мог молчать или спрашивать о каких-то деталях. Приходилось делать второе - меня упорно вовлекали в беседу. Про мои внезапно прорезавшиеся художественные таланты не было сказано ни слова - мама, очевидно, приняла близко к сердцу слова про сюрприз и "как-нибудь потом", правда, от частых гордых взглядов не воздерживалась.
В целом вечер прошел тихо и уютно. За ужином и повторной коллективной чисткой кухни последовали мирные посиделки в гостиной. Ну и, конечно же, сон.
Ложился спать я с легким сердцем. Прежде всего благодаря своей стрессоустойчивости, ну и с неким подражательством одной небезызвестной темноволосой стервозе - я решил, если придется, побеспокоиться обо всем завтра. Кроме всего, во мне чудесным образом жило две надежды - на то, что я завтра проснусь собой и на то, что теперь я буду каждое утро просыпаться здесь.