Сновидения - святое дело
Шрифт:
– Папа!
– задыхаясь от волнения, вскричал я; - Спасибо тебе, папа!
Зверь угрожающе навис надо мною. Но в моей руке теперь был "билли", дуло его было направлено точно в развернувшуюся глотку. Я выстрелил.
Зверь дернулся назад, скользя по оставленной им же сами слизи, начал уменьшаться в размерах, как бы уходя в самого себя. А я все стрелял и стрелял.
Тут до меня снова дошло, что Красвелл все еще рядом со мной. Он изумленно глядел на подыхающего Зверя, все еще огромного, но быстро уменьшавшегося, затем бросил взгляд на темную,
А затем он начал хохотать.
Хохотать громко, безудержно, хотя и с некоторыми нотками истерики.
И пока он так хохотал, он сам как-то все больше стал как бы растворяться, исчезать из виду. Красные солнца поспешили убраться подальше за горизонт, став не больше булавочной головки; небо же стало белым, чистым и пустым, как потолок.
Фактически - что за прекрасное это слово "Фактически - фактически, в столь милой моему сердцу действительности, это и был в самом деле потолок.
Стив Блэйкистон вперив в меня свой настороженный взгляд, снял с моей головы хромированную полусферу, подбитую резиновыми подушечками.
– Спасибо, Пит, - сказал он.
– Ровно тридцать минут. Ты подействовал на него быстрее, чем инсулиновая шокотерапия.
Я присел на кровати, стал собираться с мыслями. Он ущипнул меня за руку.
– До сих пор не верится? Да, ты в самом деле проснулся. Мне очень хочется, чтобы ты рассказал обо всем, что делал... но не сейчас. Я позвоню тебе в редакцию.
Я увидел, как ассистент снимает колпак с головы Красвелла.
Красвелл стал часто моргать, затем повернул голову, увидел меня. Лицо его последовательно, одно за другим, приняло добрую полудюжину различных выражений - и среди них не было ни единого приятного.
Затем он рывком поднялся с кровати, оттолкнул в сторону ассистента.
Подонок! Хулиган!
– кричал он.
– Я убью тебя!
В ответ я только встал рядом со Стивом, кто-то из ассистентов схватил Красвелла за руки.
– Пустите меня к нему - я разорву его на куски!
– Я предупреждал тебя, - тяжело дыша, произнес Стив.
– Рви когти отсюда, да побыстрее!
Я не стал дожидаться, что будет дальше. Маршэм Красвелл в кальсонах и нижней рубашке, возможно, и не был столь же впечатляющим физически, как бронзовотелый гладиатор его видений, но мускулатура у него была достаточно прилично развитой.
Все это происходило вчера вечером. А сегодня утром ко мне позвонил Стив.
– Красвелл вылечился, - торжественно объявил он.
– Теперь он вполне нормальный, как я или ты. Говорит: понял, что переутомился и теперь будет относиться ко всему гораздо спокойнее, даст себе отдых от фантастики и станет писать в каких-нибудь других жанрах. Он ничего не помнит о том, что происходило у него в уме, когда он был в коматозном состоянии, однако он все никак не может отделаться от весьма странного желания: хорошенько насолить некоему молодому человеку, который лежал на соседней койке, когда он проснулся. Он сам не знает, чем вызвано такое желание,
– Наши чувства взаимны, - сказал я.
– Мне лично очень не по душе его увлечение различными чудовищами. Что он собирается писать теперь любовные романы?
– Нет. Теперь у него возникло новое помешательство - на вестернах. Сегодня утром он начал разглагольствовать о социальном и историческом значении револьвера системы кольт. Он уже придумал название первого своего рассказа в этом новом для него жанре - "Правило шести патронов". Скажи честно, это хоть каким-нибудь образом связано с тем, что ты пытался ему внушить во время слияния ваших разумов?
Мне ничего не оставалось другого, как рассказать обо всем без утайки.
Значит, теперь Маршэм Красвелл столь же здоров психически, что и я? Я бы не стал заключать пари на сей счет. Лично за себя я бы не поручился.
Три часа тому назад, когда я направлялся на последний поединок тяжеловесов в "Мэдисон Сквер Гардене", меня поймал за пуговицу один полицейский - мой хороший знакомый, в этот вечер свободный от дежурства.
Это был Майкл О'Фаолин, самый дюжий, самый крутой, самый славный фараон из всех, с которыми я знаком.
– Пит, малыш, - сказал он, - этой ночью мне приснился необыкновенно странный сон. Я помогал тебе выпутаться из какой-то очень скверной передряги, и когда все обошлось благополучно, ты сказал, что в благодарность ты, может быть, достанешь мне парочку контрамарок на сегодняшний вечер. Вот мне теперь и хочется узнать, что же это такое нечто вроде телепатии?
Я схватился за косяк входной двери в бар, чтобы почувствовать себя поустойчивее. Майк еще что-то быстро и весьма невнятно тараторил, когда я нашарил в кармане свои собственные билеты и произнес:
– Что-то неважнецки себя чувствую, Майк. Валяй-ка на матч ты, а я подберу нужный мне материал из других газет. Только не сильно беспокойся обо всем этом. Просто сделай сою ставку на ирландца.
Сказав так, я вернулся в бар и крепко-крепко задумался над солидной порцией виски, что является после хрустального шара наилучшим средством, когда нужно посильнее сфокусироваться, то есть сосредоточиться.
– Телепатия, так?
– спросил я у стакана.
Нет, булькнуло виски. Совпадение. Выбрось все это из головы.
И все-таки что-то говорило в пользу телепатии. Бессознательной телепатии, когда два разума, находящиеся каждый во сне, оказались определенным образом взаимосвязанными. Но ведь сам-то я не грезил. Мое сознание всего лишь почти что силком тащила какая-то внешняя сила сквозь частокол видений, роившихся в уме другого человека. Разумы в состоянии сна особенно восприимчивы к внешним влияниям. Именно этим можно объяснить предчувствия и все прочее в таком же духе. Но, с другой стороны, я по сути и не спал. Вот и разберись в этой абракадабре. Шесть плюс четыре составляют минус десять, отнять три - и ты в ауте. Ты просто не в состоянии соображать, сказало мне виски.