СНТ
Шрифт:
Только к столу прежние хозяева привинтили микрофон, а рядом поставили динамик в корпусе из грязно-белой пластмассы. Мальчик щёлкнул выключателем и обнаружил, что не всё в этом домике обесточено. Шорох наполнил комнату. Тогда незваный гость сказал в микрофон так, как это делали взрослые: «Раз, два, три…» Ничего не произошло, но он вдруг ощутил чувство вины, будто сломал чужую вещь. Тогда мальчик вспомнил того сумасшедшего на речке и заговорил в микрофон снова: «Три, два, раз». Динамик по-прежнему безразлично потрескивал, сообщая, что ток в сети есть. Кстати, рядом на стене
Он постоял с минуту, соображая, туда ли он попал. Может, это совсем не то, что он искал, – железнодорожники ведь тоже нуждались в связи, вот они и построили себе этот домик, а теперь он стал ненужным. Или это просто диспетчерская, где считали прошедшие составы в одну сторону: «Раз, два, три», а потом так же считали в другую, чтобы уравновесить мироздание. Сайт сталкеров ошибся, никакой номерной станции тут нет.
Фотографировать не хотелось. Надо было ехать прочь из этого мёртвого места.
Через несколько минут, когда громкое дыхание мальчика, тащившего на себе велосипед, смолкло, кусты с разных сторон от домика зашевелились. На пустое пространство перед строением вышли два одинаковых ежа и в недоумении уставились друг на друга. Они были абсолютно одинаковые и одинаково пахли. Это сбивало ежей с толку, но, помедлив, они всё же двинулись друг к другу.
Через пару минут ежи сблизились и вдруг слились в одного.
Мир встряхнулся, и время потекло обычным образом.
(микроволновка)
Микроволновка для сердца. Интересный метод использования микроволнового излучения для лечения аритмии, приводящей к нарушению частоты, ритмичности и последовательности сокращений отделов сердца, был предложен учёными Сиднейского технологического института.
Сурганов был почти в возрасте Христа, когда его брак начал трещать по швам. Семейной жизни вышло уже семь лет – тоже сакральное число. Где-то он прочитал, что семь лет – самое опасное время для брака. Если, конечно, супруги не развелись раньше. В общем, семь лет – трудное время, люди скучают, их тянет в разные стороны, особенно если нет детей.
Но у Сурганова с женой дети были – вернее, один сын.
Сын с детства был странным. Его подозревали в замедленном развитии.
Сперва Сурганов шутил, что сын не говорит, потому что овсянка ещё не подгорела. Потом он шутить перестал.
Но и так было понятно, что в семье стоит душный и тревожный воздух, похожий на дым в колбе.
Есть такой химический опыт: в колбу бросают спичку, и дым мгновенно исчезает. Остаётся только пустота. Ну и горелая спичка.
Сурганов понимал, что мало что может предложить жене – кроме сравнительно большой зарплаты, разумеется.
Но и работа у него была неприятная. С одной стороны, офисная, нудная, с другой – нервная. Такое свойство у юридической службы, потому что при работе с корпоративными клиентами не поймёшь, кто сядет – они, партнёры, юристы или все вместе.
Оттого, когда жена сняла дачу рядом с городом, Сурганов никак не мог решить: это последняя попытка спасти брак или прощание? В любом случае он сразу согласился.
Павлика никто не спрашивал, но и на даче овсянка оставалась неподгоревшей.
Павлик напоминал отцу молчаливый марсоход, с любопытством, но без восторга изучающий всё: и жуков, и траву, и птицу.
Вдвоём они ходили в лес, и Сурганов обливался потом от страха, когда думал, что мальчик может шагнуть за дерево, шагнуть ещё и потеряться навсегда. Ведь он не ответит на его крик. Но нет, какое навсегда, тут один дачный посёлок на другом, найдётся, конечно, найдётся.
Жена всё равно часто уезжала в город, а в этот раз вернулась вместе с гостями.
Они приехали вместе на нескольких машинах: подруга с мужем, какой-то искусствовед и красавец-лётчик, который привёз обратно Наташу.
Вышло действительно весело, по крайней мере, женщины заливисто хохотали. Даже у Сурганова на душе потеплело, хотя ему никогда не нравились шашлыки, да и шумные компании он не любил. Он прислушивался к чужим разговорам, сам в них не участвуя.
– Не знаю, кем это надо быть, чтобы кормиться с садового участка, – веско говорил муж подруги. – Садовый участок всегда убыточен.
Искусствовед прочитал популярную лекцию у мангала: сразу было видно, что он делает это в тысячный раз. Ну а лётчик рассказывал героические истории. Он когда-то воевал в Сирии, потом его перевели куда-то ещё, а теперь он снова улетал на войну.
Орденов у него было много. Павлик задумчиво смотрел на них, но никакой попытки потрогать не предпринимал. «Кто ездит на дачу в форме с орденами?» – спрашивал кого-то невидимого Сурганов. Поскольку это был воображаемый разговор, невидимый собеседник легко поддакивал. Да-да. Никто.
Потом Сурганов воображал, что, пока они с Павликом идут по лесу, лётчик входит вместе с Наташей в их квартиру, и она незаметно оглядывается, нет ли кого ещё на лестничной клетке. От этих воображаемых сцен к горлу подкатывала дурнота, а щёки покрывались красными пятнами. Искусствовед всмотрелся в него и сочувственно забормотал что-то про аллергию. У него и лекарство оказалось наготове.
Сурганов почему-то безропотно проглотил эту таблетку неизвестного имени.
Гости начали разъезжаться. Первым исчез искусствовед, потом муж подруги утащил её, уже стремительно напившуюся, в машину. Но лётчик всё не ехал, а потом вдруг Наташа упросила его подвезти её к магазину на станции.
Оставшись с сыном наедине, Сурганов, по заведённому обычаю, принялся читать Павлику сказки.
Павлик слушал, но возился при этом с какой-то посудой на кухоньке. Сурганова восхищала эта самозанятость. Но и посуда была странной – видимо, не нынешних хозяев, а давних их предков. Так и не поймёшь, от чего этот тусклый цилиндр – от древней мясорубки или это часть перечницы. А это сломанный штопор или садовый инструмент?