Сны Эйлиса. Книга II
Шрифт:
На тот момент предводитель восстания Огира Неукротимый находился в темницах разъяренного Раджеда. Оставалось уповать на милость янтарного льора, потому что он не казнил никого из мятежников. Но и не отпускал.
Так прошел год, за ним и второй, а Огира не возвращался, хотя его воины продолжали оттачивать мастерство владения мечом, держали простые доспехи в целости и сохранности. Юмги же словно готовилась по праву наследницы вести их за собой на новые обреченные подвиги во имя свободы.
Олугд все это время стремился извиниться за свою бестактность, но Юмги, казалось, намеренно не замечала его. Один раз, наученный покупать
– Мне не нужны твои подарки, принц. Мой главный подарок – это свобода простых людей от гнета льоров.
Тем самым она словно провела незримую границу между ними. И вновь она ускользнула в тот день, исполненная более чем королевского величия, сдержанная и неподкупная. Однако принц лишь лучше осознал: она и только она предназначена ему судьбой. Он обрадовался, что неуместно дорогой подарок отправился на дно сундука в сокровищнице. Если бы она приняла колье, то сделалась бы, возможно, его первой женщиной, но не верной спутницей, о которой он мечтал. С того дня Олугд думал, как же доказать ей родство их душ. И размышления эти изводили юношу, словно болезнь: он похудел и осунулся, забывал есть, засыпал над книгами, не получая знаний, ведь они не подсказывали, где ключи от гордого сердца. Отец Олугда вскоре заметил, как томится его сын, которому на тот момент минуло девятнадцать.
– Тебе понравилась дочь Огиры? – почти шутливо начал льор, застав сына как-то раз в библиотеке – гигантской пещере, расцвеченной бликами витражного стекла в потолке. До того правитель по старой привычке словно перебирал фолианты. Но пришел именно ради разговора.
– Ее зовут Юмги! – тут же оживился сын, словно само произношение этого имени отзывалось медовым вкусом на губах.
– Вот уж дурная девица, – только покачал головой отец. – Вроде и с косой, но вся в шрамах да мозолях. Был бы у Огиры сын. Да сыновья все погибли, когда еще яшмовый чародей на владения янтарного нападал. Были же времена, когда ячед и льоры вместе бились! А теперь… девочку вот так кидать в бой.
– Она сама не робкого десятка! – задыхался словами восхищения Олугд. – Она…
– Просто понравилась тебе, сынок, – усмехнулся отец с лукавством умудренного годами человека. – Ох, первая влюбленность для нас – это тяжкое бремя. Я тоже в пятнадцать лет влюбился в девушку из ячеда. Впрочем, ты можешь поухаживать за ней, может, вы лет десять даже проживете вместе. Действуй решительно, ты же льор. Но не слишком привязывайся к ней.
– Почему?! – воскликнул Олугд, пораженный, насколько цинично рассуждает его великодушный отец. Раньше он всегда казался идеалом для подражания: сдержанный, не разбрасывавший понапрасну злых слов, никого не осуждавший без веской причины.
– Ты не учил разве? Ячед не живет больше ста лет, а для нас сто лет – как для них десять, – вздохнул отец, погрустнев. Кажется, он вспомнил все же свою первую любовь, ту, что была до матери Олугда, безвременно погибшей от рук топазовой ведьмы Илэни, когда принцу не исполнилось и года.
– Ну, пусть сто лет! Это не так уж мало! – воспротивился Олугд.
– Да, но через двадцать-тридцать лет она состарится, ее кожа покроется морщинами, а блеск в глазах угаснет. – Отец развел руками, казалось, все вспоминая кого-то. – Она не сможет дарить тебе прежние ласки по ночам и услаждать взор днем. А ты останешься по-прежнему молодым и сильным. Скоро тебе двадцать, и с этого момента возраст льора…
– Да знаю я! Будет отсчитываться не годами, а веками. Но это все не важно! Папа! – возопил Олугд, кидая книгу. – Ты только помог мне осознать: я люблю ее! По-настоящему!
– Ладно, дело твое, – ответил после короткой паузы отец, вновь печально скрываясь за фолиантами. – Кто знает… может, скоро нас всех вообще поглотит каменная чума. Лучше думай, как с ней бороться. Чувствую, скоро она проберется и в башню. Это не инфекция, здесь что-то мощное, словно сами законы нашего мира пошатнулись. Словно кто-то пошатнул их.
Отец нервно перебирал книги, выстраивая едва ль не до потолка стопки отвергнутых томов, где не нашлось нужных ответов. И все же он не сдавался, денно и нощно корпел над знаниями древних, хотя нигде не находилось упоминаний о похожем бедствии.
А Олугд тогда, наверное, по глупости возраста, словно отмахивался от осознания того, что творится с родным миром. Все внимание его приковала прекрасная воительница Юмги Каменная. Но она была все так же недоступна, словно старательно доказывала свое прозвище. Лишь изредка они встречались, лишь иногда говорили. Их намеренная отстраненность казалась продуманной игрой, правила которой, установленные Юмги, Олугд безоговорочно принимал. Он терпеливо ждал. Любовь и ожидание часто идут рука об руку. Нетерпеливость – спутник краткой страсти.
Так Олугду и Юмги исполнилось по двадцать три года. Он не терял надежды, все еще почти не замечая, как стремительно исчезает мир вокруг. На месте, где они впервые встретились, цветущие сады застыли неподвластными ветру глыбами, в которые обратились деревья. И вскоре, как и предрекал мудрый цирконовый льор, чума пробралась и в башню на нижние этажи. Сначала каменными чешуйками покрывались стены и мебель, но затем она коснулась и ячеда. Незримая сила наползала моровым поветрием.
– Держитесь ближе к поющим самоцветам! – распоряжался правитель, однако в глазах его застыло предчувствие неизбежного. Вскоре он выдал каждому осколки циркония, не задумываясь о принципах льоров. Найденная информация и наблюдения подсказывали, что поющие камни как-то замедляют окаменение. Но не спасли и они. Люди превращались в каменные статуи один за другим. Не быстро, не все разом. Иногда казалось, что удалось сдержать страшный мор. И с новой его жертвой надежда разбивалась.
Оставшийся ячед перемещался все выше по этажам башни, которая сделалась похожа на термитник, потому что дополнительный камень «налип» на нее с внешней стороны, вырос панцирем, сквозь который магия едва прорубала окна на законных местах. Камень, словно гигантский паук, тянулся к уцелевшим людям. Бывшие мятежники позабыли о своем желании свергнуть льоров, да и сами чародеи пребывали в растерянности. Наставала тягучая апатия обреченных. Один отец Олугда неустанно искал способ восстановить равновесие. Но некая загадка вечно ускользала от него. Неизвестная переменная, лишний элемент системы. Складывалось впечатление, будто в магию Эйлиса вмешался кто-то, по меньшей мере, из другого мира.