Сны Эйлиса. Книга II
Шрифт:
Впрочем, самого Олугда даже в те мрачные времена интересовала по-прежнему одна Юмги. Она, наконец, заметила его и, кажется, смягчилась. Ее неукротимый нрав стесала невыразимая скорбь: дошли слухи о том, что Огира, несгибаемый предводитель восстания, ее отец, тоже окаменел. После этого известия люди утратили надежду, и чума окаменения выкосила их одного за другим.
В один из дней, когда солнце тонуло в унылой дымке, почти утратив свой цвет, Олугд обнаружил Юмги в ее спальне, комнате, где раньше размещались четыре оставшиеся девочки. Но меньше недели назад они застыли прекрасными статуями. Окаменение щадило их юную красоту, оставляя
Олугд нерешительно остановился в дверях, не ведая, как осмелился прийти. Но сердце его чувствовало вернее рассудка: именно теперь его возлюбленная остро нуждается в поддержке. Она невидяще рассматривала тусклые блики на завитках стрельчатого окна, неподвижная, ссутулившаяся.
– Мой отец… Все мои подруги… Они… Они мертвы? – спрашивала Юмги, и в тот миг Олугд впервые увидел слезы на глазах несгибаемой воительницы. Она нервно сжимала руки, глядя прямо перед собой, вытянутая струной, она словно ожидала непременного опровержения. Но не ведала: никто не владеет ответами.
– Нет, они… Они не мертвы! Каменный сон – это просто сон. Эйлис жив, он просто заснул, – жарко опровергал Олугд, действуя по наитию, но не сомневаясь в своих словах. Он бросился к Юмги, вставая перед ней на колени, исступленно гладя ее руки. Она же сначала безучастно смотрела в невидимую точку на стене, но внезапно невыразимо нежно запустила пальцы в его растрепанные светлые волосы, ласково лохматя их и перебирая. Олугд отдал бы вечность за то, чтобы этот миг длился и длился.
Но именно тогда, в их минуты скорбного счастья и полного взаимопонимания, случилась главная трагедия принца, точно мироздание испытывало его на прочность. Удар за ударом. Без объяснения своей несправедливости.
Юмги резко встала, руки ее безвольно повисли плетьми, а из горла вырвался душераздирающий вопль птицы, сраженной стрелой в самый сладкий миг полета:
– Олугд! Началось! Оно началось! Олугд! Мне страшно!
Камень полз по ее ногам, сковывал стопы, икры, добирался до коленей. А она только в ужасе созерцала собственный уход в небытие. Беззвучный палач оплетал ее лианами, кажется, почти без боли забирал на ту сторону бытия, навечно разлучая с принцем.
Олугда словно пронзила молния; он судорожно вспоминал все, чему учил отец, немедленно пробуя все известные заклинания. Он торопливо перебирал комбинации, подносил самоцветы исцеления, которые всегда носил с собой, помогая, по наставлениям отца, всем нуждающимся. Но ничего не действовало! Даже талисман их рода, самоцвет, зачарованный поколениями мудрых магов. Ничто не выдерживало поединка против серых камней, оттого отчаяние разрывало душу жадными когтями.
В конце концов, Олугд просто пытался содрать каменные чешуйки, которые превращали его возлюбленную в живую статую. Но только раскрошил ногти да изранил руки – ничего не действовало. Камень бесшумно полз наверх, покрывая бедра и талию, добираясь до груди. До ее сердца! И она только порывисто дышала, с надеждой и неподдельной любовью глядя на Олугда.
– Олугд… Прости… Теперь я Юмги Окаменевшая, – еще нашла в себе силы говорить воительница, восклицая: – Я… Я всегда любила тебя! С первой нашей встречи!
– Юмги! Юмги! – истошно кричал Олугд, звал ее, но она лишь в последнем порыве подалась вперед, приникая к его губам с отчаянной счастливой улыбкой. Через миг он целовал только камень, который обратил ее в зачарованное изваяние.
И льор заплакал навзрыд, обнимая неподвижную возлюбленную. Магия не сработала, не помогли древние заговоры. Он просил чуда, как в сказках, когда от слез раскаяния и истинной любви оживают мертвые. Но ничего не произошло, лишь прекрасная каменная девушка застыла в трогательной позе с нежно простертыми руками и чуть приоткрытыми полумесяцами губ. Казалось, это просто непостижимо похожий портрет искусного скульптора, но для Олугда мир разорвала невозможная трагедия, невосполнимая утрата.
Он обнимал холодеющий камень, гладил неподвижные завитки тугой косы, и пальцы еще помнили, как всего минуту назад волосы рассыпались мягким шелком; приникал лицом к твердым щекам, которые лишь несколько мгновений назад отвечали податливой мягкостью. Все унес мороз оцепенения.
От того Олугда сотрясали рыдания, долго, дольше, чем положено мужчине. Казалось, он оплакивал не только их погибшее, едва блеснувшее счастье, но и весь обреченный мир. В тот миг он в полной мере осознал: Эйлис смертельно болен. Но настало время, когда влага иссякла из покрасневших глаз, принц отошел на пару шагов, решительно говоря:
– Ты оживешь! Я тебе обещаю! Юмги, ты оживешь! Ты никогда не сдавалась и я не сдамся!
На прощанье он обнял возлюбленную еще раз, но заставил себя отойти, чтобы не слиться единой скалой неотвратимой скорби.
В дверях показался отец, понимающе опустивший голову; он взял сына за плечо и увел в тронный зал:
– Пойдем, сынок. Ей уже не помочь.
– Пойдем! Теперь мы вместе будем искать лекарство от каменной чумы, – лихорадочно оживленно кивнул Олугд. – Они все живы! Я верю в это!
– Что ж… хотелось бы и мне верить.
С той поры Олугд вместе с отцом проводил дни и ночи в библиотеке, по крупицам собирая древние знания Эйлиса о магическом балансе, о силах, что неподвластны льорам. В те тяжелые дни изнурительного получения новых знаний некогда ленивый принц в полной мере осознал, насколько мудрым был его отец.
Он хранил множество манускриптов, сопоставлял, казалось, совершенно случайные факты. В какой-то момент им казалось, словно они близки к разгадке, несколько раз они даже пробовали приготовить зелья-противоядия. Но ничего не удавалось – множество живых статуй ячеда так и покоились в разных частях замка. Вскоре отец заботливо собрал их всех в одном укрепленном зале, на случай, если получится сотворить какое-нибудь коллективное заклинание или распылить чудодейственный порошок. Хотя льор не очень-то верил в столь простой исход. Чутье и знания подсказывали: речь идет о сбое на уровнях линий мира, тех потаенных рычагов, до которых удавалось добраться лишь в пики магической активности. И уж точно не цирконовым льорам довелось бы распознать, что именно сломалось, в каком месте вечные нити перепутались или разорвались.
Когда отец поделился с Олугдом своими соображениями, принц начал без устали совершенствовать свое магическое зрение, надеясь выйти на второй и третий уровни восприятия реальности. Казалось, он способен перевернуть сами законы мироздания ради Юмги. Лишь бы вернуть ее! Лишь бы услышать еще хоть раз ее решительный, но нежный голос!
Но через сто лет упорной работы Олугда настигла новая потеря: в башню ворвался беззаконный льор Нармо, вернее, пробрался ночным татем в спальню отца и заколол его кинжалом. Не магией, не хитрым заклинанием, а подлым приемом заговорщика.