Сны Ocimum Basilicum
Шрифт:
На что только не понадеешься в моменты отчаяния – Алтай начал всерьёз задумываться: а не поискать ли ему пресловутое золото? Что, если оно спрятано не в доме, а где-нибудь в соседском дворе?
Ворочаясь в постели перед сном (Нюсики донимала его сообщениями с упрёками, так что пришлось отключить интернет и остаться без любимых снотворных роликов на Youtube), Алтай пытался вспомнить, не упоминал ли кто из старших родственников подсказок, опознавательных знаков. Мысленно он обошёл весь дом и приметил два места, где могло быть что-то сокрыто. Старая печь утермарковка – застрявший в перегородке между комнатами высокий цилиндр – давно не использовалась, при Алтае её уже покрыли толстым слоем краски, замуровав топочную дверцу, хотя, насколько он знал, печь была в рабочем
В топке лежала мертвая полуистлевшая ворона. Алтай поёжился, глубоко вдохнул и внимательно осмотрел печь изнутри, но ничего похожего на клад не нашёл. Тогда он осмотрел железный кожух, но на нём не было видно следов повреждения, и вряд ли кто-то стал бы создавать тайник таким трудоёмким способом.
Вторым местом, вызывавшим подозрения, была ниша в стене маленькой комнатки, которую никогда почти не использовали, и оттого она всё больше захламлялась. Ниша стала нишей после того, как семье Алтая пришлось распродать весь квартал, а до того на месте неё находилась дверь в соседнюю комнату. Дверь превратили в стенной шкаф, пол в проёме заложили одним рядом камня, выше навесили деревянные полки, но между камнями и нижней полкой осталось пространство, вроде второго дна у шкатулки, назначение этого лишнего пространства всегда оставалось для Алтая загадкой, а при простукивании доски, прикрывавшей спереди промежуток между полкой и камнем, она издавала звонкий звук, сообщая, что внутри – пустота. Или не пустота. Алтай набросился на эту доску с топором, напугав, должно быть, соседей по ту сторону ниши грохотом ударов. Краска и щепки разлетались по комнате, Алтай совсем выбился из сил, но наконец ему удалось выдрать доску из ниши. Кровь ощутимо толкалась под кожей, пытаясь прорвать вены, словно он следил за шариком крутящейся рулетки, поставив все свои сбережения на чёрное. Он был почти уверен, что найдёт если не клад, то хотя бы что-то важное. Иначе зачем же делать этот тайник под полкой?
Внутри было пусто. Алтай выругался, поняв, что его предки не отличались логическим складом ума; как многие и многие люди, они покорно следовали по течению внешних обстоятельств и сиюминутных порывов, даже не задумываясь: «А зачем я это делаю? Может, существует другой вариант, и он лучше?» Они замуровали работающую печь просто потому что замуровали… так же как оставили пустоту между полкой и камнем просто потому, что какого-то дьявола начали навешивать полки сверху и неправильно рассчитали расстояние между ними.
Разочарованный, но несломленный, Алтай снова лёг спать, стараясь не думать о дохлой птице в двух шагах от кровати. Потолок утешающе вращался над ним – сказывалась усталость, – напоминая о детстве и катаниях на карусели. Ребёнком Алтай любил запрокидывать голову и смотреть, как кружатся облака, пока остальные дети, наворачивая круги, выискивали в толпе возле карусели оживлённо машущих им родителей.
Он уже почти заснул, когда вдруг прямо в его ухе прозвучал голос матери:
– Не там ищешь. Золото под старым тутовником.
Алтай вскочил, моментально покрывшись холодным потом. Волоски на его руках встали дыбом. В комнате никого не было. Тишину нарушали лишь топот кошачьих лапок по крыше да звук начинающегося дождя. Трясясь от холода и пережитого стресса, Алтай вышел во двор покурить – как был в трусах и майке, он курил, смотрел на тутовое дерево, и только после того, как замёрз окончательно, вернулся в кровать и заснул, крепко, словно умер.
«Непобедимые», потерявшие члена команды – далеко не ценного, но факт поражения бил по гордости – расселись вокруг импровизированного костра (огонь отражался в нацеленных на группку людей объективах камер, и Шаин подумал, что они как будто окружены в глуши стаей голодных зверей, пламя пляшет в их хищных круглых зрачках, но он сомневался, что кто-то ещё разделял его фантазию), жарили сосиски и совещались. Насколько они поняли, «Апшеронские Тигры» (что за тупое название, думал Шаин каждый раз, как при нём упоминали другую команду – когда это на Апшероне водились тигры? Львы ещё куда ни шло, но тигры!) тоже не торопились к следующей локации, оставив все свои силы на Бешбармаг.
– Нам необходима стратегия, – сказал Шаин, выделив последнее слово устрашающим выражением лица, расширившиеся круглые глаза сделали его ещё больше похожим на сову.
– Всем необходима стратегия, – многозначительно произнесла Мари, глядя на костёр из-под полуприкрытых век. Шаин озадаченно покосился на неё, но продолжения не последовало, и он, нахмурившись ещё больше, чем обычно, продолжил:
– Нас меньше на одного неуклюжего придурка – это плюс.
– И у них баба жирная в команде – это тоже плюс, – встрял Фархад. После их с Шаином «драки» он решил вести себя подчёркнуто доброжелательно – до поры до времени.
– Ты на себя посмотри! – Зара кинулась на защиту Егяны, хотя и сама мысленно ухмыльнулась, впервые увидев её. Но мужчина, по её мнению, не имел права считать кого-то «жирной», тем более такой мужчина, как Фархад.
– Что мне на себя смотреть? Я стройный, красивый.
– Стройный и красивый, как главные действующие лица фестиваля Манене, – снова напомнила о себе Мари и тотчас ушла обратно в свой мир.
– Да! – не разобравшись, воскликнул Фархад. Шаин довольно заухал, восхищённо глядя на Мари, остальные вообще ничего не поняли.
– Что за фестиваль? – встрепенулась Валида. Она обожала всяческие фестивали, устраиваемые представителями контркультур, и мечтала побывать хотя бы на одном. С её куртки скалил белоснежные зубы Боб Марли.
– Давайте к делу, – быстро сказал Шаин, не желая слушать очередные вопли Фархада. – Я придумал, как этих перехитрить.
Координаторы команды навострили уши. Всё, что не было запрещено уголовным кодексом, было разрешено правилами игры (кроме использования денег и мобильной связи, конечно). Негласно командам не возбранялось подставлять, обманывать и всячески задерживать друг друга. Просто никто не сказал им об этом. Алтаю было интересно, додумаются ли сами участники до бесчестных приёмов борьбы. Если бы не додумались, пришлось бы прибегнуть к старому доброму трюку с анонимными записками, которые координаторы подкладывали игрокам, чтобы затронуть самые уязвимые струны их душ. Получивший такую записку становился подозрительным, озлоблялся и начинал пакостить – не зная врага в лицо, на всякий случай – всем.
– Я тут по карте подсчитал, – сказал Шаин, энергичными движениями пронзая небо сосиской на шампуре, словно римским штандартом, – что от Бешбармаг до Хызы около пятидесяти километров. Это если по дороге. А ещё можно пойти напрямик.
– Через горы типа? – спросила Валида.
– Пятьдесят километров пешком гулять? – возмутился Фархад. – Они там совсем ох…ели, что ли?
– Марафонцы пробегают почти такое же расстояние, – увещевательно ответил Шаин.
– За два часа, – добавила Мари, снова вынырнув из дремоты, в которую её ввело созерцание потрескивающего хвороста.
– Если идти скорым шагом, доберёмся до гор за пять часов, может, даже меньше.
– Идти пешком пять часов?! – заорал Фархад.
– Ты же не во «Что? Где? Когда?» пришёл сюда играть, – презрительно бросил Шаин.
– Когда я была во Франции, я ходила пешком без остановки по семь часов, – похвасталась Зара.
– Ради справедливости надо заметить, что французские города и трасса Баку – Губа – это немножко разные вещи, – пробормотал Шаин и тут же сам себе заткнул рот сосиской.
– Что ты хочешь с этим говорить? – спросил Гасан. Он стеснялся подавать голос, но очень надеялся выиграть.