Сны снежноягодника. 10 мистических историй для холодных вечеров
Шрифт:
– Я, между прочим, все утро эту кашу варила, жри давай, обормотина!
Антон как раз поравнялся с торговкой – обыкновенной, в сущности, женщиной, бойкой, хоть и в летах. Разодета она была настолько пестро, что при желании ее можно было принять за цыганку, но желания такого у Антона не возникло.
– А, молодой человек! С Рождеством вас!
– И вас, – буркнул Антон в надежде, что на этом от него отстанут. Но вышло наоборот – даже Мотя, оказавшаяся девочкой, подошла и стала обнюхивать его ботинки.
– Смотрите,
– Спасибо, не нужно.
– А что так?
Антон хмуро втянул голову в плечи. Нагрубить или просто уйти ему никогда не позволяло чертово воспитание, будь оно неладно.
– Закончились праздники уже.
– Да будет вам! Порадовать можно и без календаря!
Обреченно вздохнув, мужчина стал рассматривать безделушки. На столе, местами припорошенном снегом, скопилось много хлама, как на блошином рынке: какие-то бокалы, значки, шкатулочки, старые открытки. Антон даже разглядел пачку махорки – его дед курил ее через «козью ножку»: сворачивал трубочку из газеты и подгибал кончик вверх, чтобы дым не так ударял в голову. Гадость какая. И зачем продавать эту отсыревшую древность? Хотя вот так поджечь бы, да подышать дедовым ароматом, как в детстве…
– Я не люблю праздники, – вдруг выдал Антон, удивившись своему откровению.
– А чего так?
Тем временем любопытная и сытая Мотя устроилась прямо на кончике его ботинка и зевнула. Не самый внимательный слушатель.
– Раздражает вся эта мишура. Суета. Подарки. Елки.
– Ну, стало быть, вам повезло, что все это почти закончилось, – не став его переубеждать, засмеялась торговка.
Антон взял в руки пачку махорки, принюхался, но так и не понял, тот это запах или не тот. Больше пахло отсыревшей коробкой.
– Все это – сплошная декорация. Корпоратив на работе – декорация, украшения – декорация, даже жена и сын декорацией становятся. И… всё, в общем. Картонное, как в дурацком телешоу. Переснимают сцены по миллиону дублей, только меняют таблички для зрителей: «Аплодисменты» или «Смех». И я среди этих созерцателей, и не уйти никуда – сказали в ладоши хлопать, вот сиди и хлопай.
Он раздосадовано бросил пачку махорки обратно на стол. Чего он так разговорился-то?
– Э, милок… Нет, тебе ничего у меня покупать не надо. Не продам.
– А… что так? – тупо спросил Антон, как будто его вдруг лишили чего-то важного.
– На вот тебе, – торговка достала из кучи хлама старое зеркальце, с пару ладоней размером, в обычной деревянной раме с простенькой резьбой. – Это не за деньги и не в подарок.
Антон машинально взял протянутое зеркальце, повертел его и так, и эдак.
– Зачем?
Мотя грозно гавкнула на подлетевшего голубя, тот шумно поспешил ретироваться, подняв крыльями вихрь снежинок.
– Разобьешь – узнаешь.
Ничего
Другой Антон снова появился «в кадре» одного из кусочков. Здешний Антон смотрел – а что еще он мог сделать? Бородач был странно одет, как будто в форму врача, да и обстановка была похожая: белые кафельные стены, широкий стальной стол… И маленькая новогодняя елочка на полу в самом уголке.
Появилась женщина и притащила следом какую-то модную псину – то ли шпиц, то ли еще какая «хуа». Антон немного побеседовал с хозяйкой (ни звука не было слышно), потом поднял собаку на стол и стал осматривать, поглаживая пса по спине и улыбаясь.
Вот те на! Антон – ветеринар!
На третьем курсе экономического он чуть было не срезался во время сессии – в гробу он видал всю эту эконометрику и финучеты. «Дорогие родители, я хочу бросить экономику и поступить в ветеринарный институт».
Мама и папа Антона тогда не оценили сыновнего порыва, подсчитали, во сколько им уже обошлись пять семестров в престижном вузе и категорически отказались принимать в свою реальность «Антошу-Айболита». Он затаил на них крепкую обиду, но доучился, нашел хорошую работу, потом еще одну – получше. И так дослужился до сытной должности в крупном банке. Про ветеринарный институт он и не вспоминал до сегодняшнего дня и никогда не заводил дома ни одного животного, даже когда сын Сеня вымаливал хомяка. Как отрезало.
– Ничего себе! – в дверном проеме возникла жена Наташа и оглядела учиненный Антоном бардак.
Он машинально схватил три самых крупных осколка, те, на которые попала его кровь, и спрятал в сумку. Мало ли что еще там можно разглядеть? А о том, что за чертовщина такая творится, он подумает позже.
– Я же сказал, ерунда. Сейчас приберу.
Но Наташа уже сходила за веником и совком. Подметала она шумно, осколки бряцали и неприятно резали слух Антона (как будто порезанной ладони мало).
– Что ты вообще разбил-то такое? Не припомню этого зеркала.
– Да старая безделушка, в ящике стола нашел, уронил. Теперь уже неважно.
Жена озадаченно посмотрела на битые сверкающие кусочки.
– Плохая примета. Говорят, семь лет несчастий приносит. Ты же не смотрелся в осколки?
Антон тоскливо глянул на жену и, ничего не ответив, продолжил собираться на работу.
Первые рабочие будни после новогодних праздников едва ли можно назвать трудовыми. Время все течет, а день никак не кончается, и прошлогодние уже стикеры, напоминающие о задачах, кажутся чьей-то шуткой.