Со смертью заодно
Шрифт:
Ярл, не мешкая, потащил Пиявыча к стене.
– Дай мне пять секунд! Как хочешь! Пять секунд! – закричал он неофиту прямо в ухо.
А сам бросил бастард под ноги, приложил ладони к стене, и из–под них начали вытекать струи иссиня–черного дыма. Пиявыч развернулся к смыкающемуся перед ним строю ящеров–воинов. В его доспех ударил копейный рожон и заставил отшатнуться к бараку.
Озарение! Иллюзия! Фейерверк! Настольная лампа! В воздух один за одним били заклинания Магии Природы. Бесполезные в бою, они помогали ориентироваться в темноте, повышали настроение, были незаменимы при организации вечеринок. Солдаты прикрыли глаза от яркого
Оркестр! Чеширская улыбка! Парадный марш! Сзади раздался грохот, метнулись пыльные языки. Двухметровый участок стены завалился внутрь, открывая черную дыру прохода в неосвещенное чрево здания. Ярл приподнял двухметрового тролля за плечи и, словно сноп сухого сена, забросил в барак. Отошел в сторону, кивнул Пиявычу на пролом.
– Живо!
И только пропустив вперед неофита отступил сам, напоследок срубив пару древков. Ящеры нерешительно топтались подле дыры. Они правильно оценили опустошение, которое этот могучий воин сделал в их рядах. Один особо ретивый гвардеец сунул голову в брешь и через секунду вывалился наружу со смятым, как консервная банка, шлемом. Больше охотников лезть внутрь на верную гибель не нашлось, несмотря на гортанные призывы командиров.
В маленькой комнате было пусто. Только несколько рваных мешков из плетеного джута валялось в углу. Несмотря на поставленные ярлом сильнейшие охранные заклинания, ощутимо тянуло навозом. Ярл сидел у окна, бессильно упершись затылком в грязную доску подоконника, и тяжело дышал. Посередине чулана, в нелепой позе, на корточках, замер Пиявыч. Он невидяще моргал и бессмысленно обводил помещение мутным взглядом. Сбоку от него, у стены в забытьи лежал Журавлев и тихо стонал. Воздух с сипением выходил из его легких. Вздох. Пауза. Выдох с усилием. Хрип. Снова вздох.
Браги поднял голову, оттер с лица кровь, устало снял с колен меч и осторожно положил его рядом. Острием к двери. Клинок мелодичным звоном отозвался на соприкосновение с каменными плитами пола.
– Эй, Пиявыч! Чего такой квелый? Яда гидринного что ли хватанул сдуру? Ох, блин, я и забыл, что у тебя нет Резистентности. На, лови! – перед новичком шлепнулся коричневый флакон малого целебного зелья.
Пий Контур нащупал его горлышко, зубами вытащил пробку и опрокинул в себя эликсир. Уселся ровно, и еще не придя в разум, обшарил свое тело ладонями, потом схватился за рукоятку своего «моргенштерна» и прижал к лицу его стальное навершие, словно хотел спрятаться за шипастой палицей от всего ужаса, который только что случился с ними.
– Хм. Крепко тебе досталось. Эй, Пий Контур! Слышишь меня? Вернулся в эфир? Ну и хорошо.
– Где мы? – глухо спросил неофит.
– Да вот хрен его знает. Закуток какой–то в конюшне. Какая разница?
– А где враги?
– Снаружи шляются. Где же еще.
– А почему они не пытаются ворваться сюда?
– Дыши ровно. Я наложил Двойной Саркофаг. Всю манну истратил. Чего жалеть? На тот свет с собой все равно не заберешь. Зато двенадцать часов беззаботного отдыха мы имеем верных. Потом – шабаш. Зубы на полку.
Пиявыч вздохнул. Взгляд его воткнулся в неподвижное тело тролля.
– Что с Журавлевым?
– В глухом отрубе.
– Он поправится?
Браги грустно улыбнулся.
– Эх,
– Он пытался спасти тебя. И меня.
– А я, думаешь, не знаю? Если бы не он со своим молотом, там бы мы и остались, факт. Я, если честно, чуть не опупел, когда он против своих попер.
– Этот толстячок ясно сказал: всех убить. Его тоже.
– Угу. Но чтобы тролль так быстро разрулил обстановку на поляне… Это что–то. Блин, жалко–то как. Хоть плачь.
Пиявыч порылся в поясной сумке и вытащил из нее бордовый флакон большого целительного зелья. Подполз к Журавлеву. Прислушался к его прерывистому дыханию и хрипам. Браги отрицательно покачал головой.
– Все напрасно. Избирательный состав. На юнитов не действует. Для этого нужны особые отвары. Их только в Оплоте химичат. Дефицит жуткий. Я пробовал купить у Тудра, нет, говорит, сквалыга, ни единого. Что уж я ему только не предлагал…
Не отвечая ярлу, Пиявыч стал лить эликсир прямо на лицо Журавлеву. Тот несколько раз судорожно открыл рот, поперхнулся и надрывно закашлялся. Рука Пиявыча испуганно дрогнула, но струйка из пузырька продолжила исправно течь на серые губы умирающего. Грудь Журавлева выгнулась дугой и вдруг замерла неподвижно. Пиявыч бессильно опустил голову. Со стоном он впился зубами в собственную нижнюю губу, словно болью хотел изгнать из мозга непреодолимую муку. Из глубины этой пропасти душевного терзания новичок даже не сразу различил какое-то ворчливое бормотанье послышавшееся сбоку.
– Журавлев?! – выпалил Пиявыч, не веря собственным ушам.
Неожиданно урядник широко открыл глаза, рывком сел и обвел своих спутников внушительным взглядом:
– Чух–чух, парни! Хорошая драка. Много славы. Гидра – сильный боец. Но Журавлев – урядник. Он может думать за десять…
Пиявыч с детским всхлипом бросился на шею ожившему троллю. А Браги тупо улыбался и только приговаривал:
– Ну, дела. Ну и дела, блин!
Глаза ярла Браги, отчаянного рубаки, закаленного битвами и походами сурового воина, при этом странно и подозрительно блестели.
«Я проснулся рано утром, я увидел небо в открытую дверь. Это не значит почти ничего. Кроме того, что, возможно, я буду жить», – я лежал на влажной траве, не чувствуя ее пробирающей до озноба свежести, и пел старую песню «Наутилуса».
Просто пел. Губы дрожали, ресницы мои щипало, и першило в горле. Я захлебывался мелодией, стараясь подавить подступающие рыдания. Нет, нет, я не слюнтяй и не принадлежу к гиперчувствительным метросексуалам. Просто – тридцать лет. Три десятка томительных лет ожидания человеческого тела. Как удивительно это – просто быть человеком. Видеть свои руки, чувствовать пальцы на ногах, улыбаться. Любить. Стоп. Руки. Я рывком поднялся, уселся на пятой точке и стал пристально себя оглядывать. Человек – прекрасно. Но кто именно? В Овиуме возможны варианты!