Со вкусом гнили
Шрифт:
Дважды щёлкнул замок. Кто-то вошёл в коридор и тихо, почти бесшумно прикрыл за собой дверь. Мила с облегчением выдохнула: брат всегда так делал, когда думал, что она спит. Иногда она притворялась спящей, но по-настоящему заснуть могла только после его возвращения.
– Ив, это ты? – позвала она на всякий случай.
– Чего не спишь? – устало откликнулся брат. Он повозился немного в коридоре, потом заглянул в ее комнату. На лице ссадины, разбита губа, майка вся в пыли. Под глазами темные круги, следы усталости и недосыпа.
Видимо, на лице Милы появилось обеспокоенное выражение, и брат поднял руку прежде, чем она успела хоть что-то сказать.
– Я знаю. Но у меня был дохрена
Он закрыл дверь, не дав ей возможности сказать хоть что-нибудь, и пошел в душ. Немного кольнула обида, но Мила быстро отмахнулась от нее.
Общение у брата с сестрой уже давно шло тяжело. Раньше они были не разлей вода, доверяли друг другу все тайны и делились любыми мыслями. Но с возрастом брат стал отдаляться, да и у Милы появились свои секреты – точнее сказать, секретные страхи, – которыми она не собиралась грузить Ива. Молчать оказалось проще, чем попытаться объяснить другому то, что он все равно не сможет понять.
Ну а с тех пор, как Ив попал на службу к Тощему, они и вовсе перестали понимать друг друга. Ив всегда казался слишком серьезным (это добавляло ему возраста). Теперь он стал мрачным, отстранённым. Мила видела, как в нем растет равнодушие, – и боялась этого. В то же время он вбил себе в голову мысль, что делает недостаточно, что должен делать больше для сестры, и злился, когда Мила просила его поберечь себя. Он не хотел ее слушать.
Они были словно незнакомцы. Два человека с кардинально противоположными взглядами на жизнь, вечно спорящие, но не способные понять друг друга просто потому, что слишком разные.
Мила проснулась из-за шума за дверью. Невозможно было сразу понять, утро сейчас или вечер. Девушка потянулась к плотной рулонной шторе и приподняла ее край. В комнату тут же пробился слепящий дневной свет, отраженный от многочисленных блестящих поверхностей высоток. Мила зажмурилась. Голова болела (как и каждый день вот уже пару месяцев), в уголках глаз собралась влага, и было полное ощущение, что заснула она не больше получаса назад.
Невероятных усилий стоило просто заставить себя встать с кровати. Она посидела немного на краю, дожидаясь, пока пройдет привычное головокружение. Потом поднялась и снова зажмурилась – накатила вторая волна слабости. Надела растянутую кофту поверх ночной рубашки. На узких плечах с тонкими руками кофта больше напоминала плед. Проверила, ровно ли держится на голове повязка.
Ив как раз выходил из ванной, когда она открыла дверь. В узком коридоре было не развернуться, и пришлось подождать, пока он закроет дверь, прежде чем выйти самой.
– Разбудил? – зевая, спросил Ив.
Он выглядел помятым, волосы растрепаны после сна, темные кудряшки торчат во все стороны, под глазами мешки. Чтобы прийти в себя, ему явно требовалось больше, чем несколько часов отдыха.
– Нет, – соврала Мила. Ежедневная мелкая ложь уже вошла в привычку. Потом она обратила внимание на его покрытые синяками ребра, оглядела ссадины на лице. – Ты в порядке?
Он, как обычно, отмахнулся.
– Забей.
Потом протиснулся мимо сестры на кухню, и она смогла разглядеть свежие фиолетовые пятна поверх старых шрамов. Ив поставил воду нагреваться и принялся перебирать таблетки в ящике с едой. Кинул на нее быстрый взгляд и проворчал:
– Так и будешь там стоять? Могу принести тебе кофе ко входу в сортир.
На лице Милы сама собой возникла улыбка. Кажется, пока что у брата было неплохое настроение. Значит, нужно быть осторожной в словах, чтобы очередной глупостью не вывести его. Но, к сожалению, портить настроение брату она
Ив поставил на стол две чашки с дымящимся светло-коричневым напитком, одну придвинул поближе к Миле.
– Без кофеина.
– Спасибо.
Брат поглядел на ее кофту, потом на повязку, которую девушка в последнее время практически не снимала.
– Что, тебе снова холодно?
– Нет, мне просто нравится, – в очередной раз соврала она. В горле резко пересохло от одной только мысли, что нужно рассказать брату про выросты. Она убрала под стол дрожащие руки и поспешно сказала: – Расскажи лучше, что случилось.
– Так, поцапался с одним парнишкой, – с явной неохотой ответил Ив.
– А… какая причина?
– Разногласия по поводу мировоззрения, – проговорил он, опустив глаза. Значит, считает себя виноватым, и от дальнейших расспросов Мила решила отказаться.
Ив сделал глоток и зашипел, с громким стуком опустил чашку на стол, едва не расплескав содержимое. Проверил языком потрескавшуюся губу и сморщился.
– Обработать бы…
– Само заживёт.
Мила не стала слушать брата. Вечно он так: на себя плевать, а ей таблетки пихает после каждого чоха. С универсальной заживляющей мазью в руке она склонилась над ним и принялась обрабатывать ссадины на лице прежде, чем он успел выразить протест. Щеки, лоб и подбородок покрывали старые, еле заметные отметины. Мила знала каждую из них и помнила те времена, когда вот так же, как сейчас, стояла над братом после очередной уличной драки. Помнила, как не могла унять дрожь в руках, когда впервые пыталась вправить мальчику сломанный нос, или как ковырялась ржавым пинцетом у него во рту, вынимая из десны остатки раскрошившегося зуба. Тогда все, что было доступно для обработки, – бурая вода из-под крана и надежда, что все обойдется. Подступила дурнота, но Мила быстро справилась с ней.
– Теперь вставай и повернись к свету.
– Да хватит уже…
– Не ворчи. На лопатках кожа содрана. И спина вся синяя.
Мила выдавила горошину прохладной мази из тюбика и втерла в красную припухлость на плече. Бросила взгляд на сгиб локтя, где родная рука переходила в искусственную. Пробрала дрожь, которую едва-едва удалось скрыть.
Это было одно из самых кошмарных воспоминаний. Когда брату отрубили первую руку, он пришел домой, покачиваясь, из последних сил держась на ногах. Из обрубка лилось, словно из открытого крана. Он сполз по стене и потерял сознание. Мила не знала, что делать. В ужасе она металась по комнате в поисках лекарств и тряпок. Кое-как удалось остановить кровь. Но она знала, что пары просроченных таблеток от боли недостаточно, чтобы исправить положение. Что могла сделать в одиночку маленькая девочка без единого юни за душой? Со слезами на глазах она стучалась во все подряд двери квартир, умоляя соседей хоть чем-нибудь помочь. Через несколько часов бесплодных попыток она в отчаянии опустилась на лестницу и зарыдала. Потом какой-то мужчина кинул ей под ноги аптечку, лишь бы только заткнулась и убралась подальше.
Брат провалялся в лихорадке почти две недели, но рука медленно начала заживать. Когда ему отрубили вторую, Мила уже знала, что делать.
– Ну, так-то лучше, – бледно улыбнулась девушка, убирая мазь обратно в ящик. – Как раз и кофе остыл.
– Спасибо. – Ив опустился на стул, потянулся к чашке и тихо добавил: – Все никак не могу привыкнуть, что лекарства больше не нужно экономить.
На кухне повисло подавленное молчание, вызванное общими неприятными воспоминаниями. Те времена перемололи каждого из них на мелкие кусочки, переделали. Как ни старайся, не получится уже из кусочков снова собрать что-то целое.