Со взведенным курком

Мои юные друзья!

Автор этой книги — один из бойцов старой ленинской гвардии, член Коммунистической партии с 1905 года Иван Михайлович Мызгин — человек яркой судьбы. За годы упорной борьбы с царизмом он пережил около двадцати арестов и обысков, семь раз сидел в тюрьмах, шестнадцать раз бежал из полицейских участков и казематов,

был осужден на каторжные работы, дважды был сослан и бежал из ссылки, пройдя пешком свыше восьмисот километров по глухой сибирской тайге, дважды колчаковская контрразведка приговаривала его к расстрелу, но он бежал, участвовал в подпольной борьбе и боях с белочехами, колчаковцами, кулацкими бандами… Ныне ему около восьмидесяти лет, но он всего себя отдает общественной деятельности, его любят стар и млад во всей округе.

Да, Иван Михайлович — человек яркой судьбы! Но его судьба обычная, или, как говорят, типичная судьба старого большевика. Именно такие сильные, мужественные, красивые люди сплотились вокруг Ильича в борьбе за народное дело.

Жизнь И. М. Мызгина была полна романтики — той самой романтики, которую так страстно ищут молодые люди. Но, прочтя эту книгу, вы убедитесь, что уральские боевики — юноши, почти мальчики, бросившись с головой в бурный поток революции, не искали приключений ради приключений, не гнались за острыми ощущениями во что бы то ни стало. Они думали о тяжкой доле рабочего народа и весь свой молодой порыв, самоотверженный энтузиазм, отчаянную отвагу отдавали борьбе за свободу, за лучшую долю трудящихся. И романтика пришла к ним сама. Прекрасная и захватывающая романтика революции!

Живые традиции этой романтики от нас, стариков, перешли по естественному праву наследства к следующим поколениям советского народа — к тем, кто громил фашизм, восстанавливал хозяйство, сметал с пути последствия культа Сталина, к тем, кто строит коммунистическое общество.

Теперь очередь за вами, юные товарищи. За романтикой, как и за славой, не надо гнаться. Истинная романтика не есть нечто существующее само по себе. Она следствие, спутник нашего отношения к делу, к работе, к борьбе. Она рождается, только будучи оплодотворена возвышенной идеей служения людям. Идеей, возвышающей человека. И если к вашим дедам и отцам она являлась в революционном подполье, в бою, на лесах первых пятилеток, то к вам она придет и на целине, и в геологической экспедиции, и на животноводческой ферме, и на строительстве большой химии.

Перед вами — вся жизнь. И в ваших силах сделать ее, свою жизнь, увлекательной, романтической, красивой жизнью труда во имя идеалов коммунизма. Такой, чтобы вы, в свой черед, получили естественное право передать эстафету революции своим детям и внукам, утверждая вечность борьбы, вечность человечества, вечность жизни на нашей планете.

Ф. Н. ПЕТРОВ, член КПСС с 1896 года,

Герой Социалистического Труда

Как только мы с Мишей Гузаковым вошли в комнату Вали Теплова, тот, не тратя лишних слов, вытащил из-за шкафа рулон бумаги и, сдвинув пустые миски, расстелил его на столе. Всем своим видом Валентин словно спрашивал: «Ну, каково? Не ожидали?» Мы и вправду обрадовались: перед нами лежал вычерченный со щегольской аккуратностью план здания ремесленного училища.

— Сам чертил? — одобрительно поинтересовался Михаил.

— А то кто же, — с напускной небрежностью отвечал Валя. — Не Тетерева же просить! — иронически сказал он. (Тетеревом воспитанники училища прозвали старого глухого преподавателя черчения.)

План сразу же придал нашему совещанию вид заправского военного совета. Даже Валина комната вроде бы стала чем-то напоминать «Кутузовскую избу», которую я видел на картинке в книжке.

Придерживая обеими руками края норовившего свернуться листа, Миша принялся внимательно изучать расположение помещений в училище. Главный вход вел в большую мастерскую. Мастерская дверью соединялась с прихожей директорской квартиры. В эту прихожую можно было войти и через парадный подъезд. Тут же неподалеку была кухня директорской квартиры с «черным» ходом во двор.

— Что ж, братцы, — проговорил Миша, — пожалуй, ясно, как надо действовать…

Все, что предложил Михаил, нам понравилось. Мы обсудили всякие подробности, распределили роли.

— Ты, Ванюшка, — распорядился Миша, — достань у своего дяди лошадь с тарантасом. Скажи: хочу, мол, пораньше с утра за дровами ехать. Тебе, Валька, передать Курчатову, — это был рабочий-подпольщик, — что револьверы, если все удастся, привезем и спрячем у него на пасеке. Кого еще возьмем на дело?

— Обязательно Петьку, твоего братишку, — предложил я. — Он хоть и мальчишка, а взрослого стоит. И еще Лаптева.

Теплов предложил Митю Кузнецова, Алешу Чевардина и Ваню Ширшова. Сам Миша добавил Сашу Киселева и Гаврилу Леонова. Так составилась десятка.

— Да, еще не забыть! — спохватился Михаил. — Ведь нас в поселке каждая собака знает…

— Загримироваться! — загорелся я. Мне ужасно нравилось менять свой облик на любительских спектаклях, до которых я был большой охотник. — Я и краски достану, и…

— Не годится! — отрезал Гузаков.

— Почему не годится?! — Я был обескуражен и даже обиделся. — Можно так намазаться, что родная маманька не узнает.

— Можно-то можно, — возразил Миша. — Да ведь, как ты в случае чего в село кинешься? С намазанной-то рожей? А?..

— Н-да… — Об этом я и не подумал. Возразить было нечего, но сдаваться сразу все-таки не хотелось. — Ну-у… — протянул я, — в случае чего!.. А зачем о таком случае думать?

— Нужно заранее предусмотреть все возможности, в том числе и неудачу, — наставительно проговорил Михаил. — Да ведь и при удаче как ты в свой дом крашеный явишься?

Пришлось мне сложить оружие.

— Тогда как же быть?

Миша придвинулся к нам и, сверкнув глазами, таинственно шепнул:

— Черные маски!

Маски? Это здорово!

— И бороды! Из мочала! — с восторгом прибавил я.

— Вот бороды — это ты правильно, — одобрил Миша. — И вот еще что, ребята, оружие повезем на пасеку только мы втроем. Больше ни одна душа об этом знать не должна. Конспирация! Ясно? Сразу же после операции всех боевиков распустить по домам!

За нашим поселком начинался громадный сосновый бор. Он подходил почти к самому берегу речки Сим, к красивому обрыву, откуда были видны причудливые очертания Уральских гор. Это было любимое место симской молодежи. Здесь вечерами собирались девушки и парни, жгли костры, пели песни, танцевали.