Собачий Рай
Шрифт:
— С такими темпами завтра здесь будет негде даже присесть, — прокомментировал Валера.
— Они освободят место, — злобно ответил бородатый Миша. — Расстреляют сотню-другую, и наступит полный ажур.
Беженцы прибывали крупными партиями. Автобус забивался под завязку, и никто не жаловался на толкотню. Часть народа удалось разместить в подсобных помещениях, но основная нагрузка пришлась на зал.
К ночи собаки на улицах заметно оживились, эвакуацию пришлось приостановить после того, как группа прикрытия едва не попала в западню — в тихом,
Темнота оказалась губительной. После этого патрули объезжали район, отмечая дома, в окнах которых горел свет или красовались белые тряпки, явно вывешенные в качестве сигнала о помощи.
Последней была группа школьников, сопровождаемая тремя взрослыми — двумя женщинами и мужчиной. Детей разделили на две группы. Первую разместили в углу, у лотков с хлебом, вторую на противоположной стороне зала — у самой выгородки. Доставленный мужчина оказался инвалидом. У него была изувечена нога, а лицо обезображено толстыми, багровыми рубцами шрамов. Рука мужчины висела на перевязи.
— Артем Дмитриевич Гордеев, — представился он, подходя к основной группе и опускаясь на пол.
— Добро пожаловать, Артем Дмитриевич, — улыбнулся «кашемировый». — Присоединяйтесь. Здесь, кажется, еще осталось место.
— Кто-нибудь может объяснить мне, что тут происходит? Я ничего не понимаю. Ощущение, будто попал в средневековое княжество. Этот, низенький, — соверен, а вокруг верная дружина и захваченные в плен сарацины.
— Артем Дмитриевич, — бодро откликнулся «кашемировый», — вы даже представить себе не можете, насколько близки к истине. Хотя мне лично на ум приходят иные исторические параллели. По какому признаку они разделили детей?
— Не могу сказать с полной уверенностью, — признался Гордеев. — Этот низенький нес какой-то вздор. Что-то о новом обществе и их родителях. Я не очень понял.
— Ага, — удовлетворенно кивнул «кашемировый». — Значит, все-таки родители. Я думал, они выберут более оригинальное оправдание, но предводитель предпочел проторенную дорожку.
— Что вы имеете в виду? — не сразу понял Осокин.
— Лет шестьдесят назад, Александр Демьянович, это все уже было. Чэсэвээны, чэсэиры и так далее.
— Что это?
— «Член семьи врага народа» и «член семьи изменника родины», — пояснил Лавр Эдуардович. — В то время было достаточно много расхожих формулировок.
— Вы думаете, это сегрегация? — нахмурился Гордеев.
— Вне всякого сомнения. И, полагаю, как раз по семейному признаку.
— Но при чем здесь дети? — возмутился Гордеев. — Они же не могут отвечать за родителей.
— Ха! — громко сказал бородатый Миша, переворачиваясь на спину. — Вот мы уже и согласны, что их родители в чем-то виноваты. Детишки, правда, ни при чем пока, но ничего, мы и для них что-нибудь подберем.
— Подождите, Михаил, никто же не сказал, что их родители в чем-то виновны! — возразил ошарашенно Лавр Эдуардович.
— Правда? — издевательски спросил бородатый. — А что же в таком случае сказал только что этот старый мудак? — Он перевел взгляд на Гордеева. — Вы их родителей знаете? Что, банкиры-чиновники рожей не вышли для нового общества? Так вы все здесь не красавцы! Жду не дождусь, когда вы этого доморощенного фюрера в жопу начнете целовать! Твари, — бормотнул он, вновь переворачиваясь на бок, — быстро вспомнили сталинские лозунги. «Прошла весна, настало лето…»
— Миша, вы не правы, Артем Дмитриевич имел в виду совсем другое.
— Вот только не надо! Я умею слушать и думать, — отрубил тот. — И не надо мне объяснять, что он имел в виду, а чего не имел.
— Я пойду к этому чудовищу… — Гордеев начал подниматься, ухватился за борт холодильника. — Я скажу ему…
— Пошел карась к щуке о справедливости потолковать, — тут же выдал Миша.
— Я понимаю ваш сарказм, — вспыхнул Гордеев. — И тем не менее я думаю, что мне удастся убедить его…
— Да угомонитесь вы, старый дурак! Сядьте! — злобно выдохнул Миша. — Хотите, чтобы нас расстреляли?
— Они не посмеют!
— Посмеют! Еще как!
— Артем Дмитриевич, — увещевающе произнес Лавр Эдуардович, — я бы на вашем месте не совершал опрометчивых поступков. Своим бунтом вы не добьетесь ничего, кроме разве что свежей порции синяков и ссадин.
— Попробуйте договориться с акулой или леопардом. Убийц невозможно перевоспитать. Их надо уничтожать.
— Вы предлагаете его… убить? — тихо спросил Гордеев.
— Нет, канонизировать, — фыркнул Миша.
— Михаил, вы говорите чудовищные вещи, — сказал Лавр Эдуардович. — И потом, давайте будем объективны. Именно благодаря этому человеку мы все еще живы. Да, в чем-то наш вождь, безусловно, не прав, он перегибает палку, но он — не убийца.
— Да что вы говорите? А куда, по-вашему, делся этот, в зеленом пальто? — Бородатый Миша повернулся, указал на лежащий одиноко в стороне надувной матрац.
К «спальному месту» так никто и не притронулся, словно оно могло принести несчастье.
— По-моему, его отвели в подсобку, — сказал «кашемировый».
— Там у нас что? Травмопункт? Поликлиника? Больница? — язвительно поинтересовался Миша и указал на забинтованных чиновников. — Тогда почему их туда не отвели? — «Анальгиновый» префектурщик заскулил потихоньку. — Кончайте выть! — рявкнул Миша. — Держите себя в руках! А вы? — Он посмотрел на Гордеева. — У вас вроде бы рука сломана! Или вы провокатор и только притворяетесь?