Собачий Рай
Шрифт:
— Да, это собака, — подтвердил Осокин. — Питбуль. Взбесившийся питбуль.
Он уже пожалел, что отказался от услуг охраны на сегодняшний вечер. Четверым вооруженным мужчинам ничего не стоило бы застрелить пса. Но… в любом случае охраны не было. И вот теперь он сидел на верхушке стеллажа, а рядом с ним — напуганная до смерти, дрожащая слепая девушка.
Осокин наклонился вперед и заглянул в проход. Питбуль сидел на полу, почесывая ухо, и озирался. Похоже, он разом потерял интерес к ускользнувшей добыче. Но это ничего не меняло. Они будут вынуждены сидеть здесь, пока кто-нибудь не придет на помощь. Спуститься вниз означало верную и страшную смерть. Кто как, а он, Осокин, не собирался испытывать
— Ничего, — сказал Осокин, прижимая к себе Наташу. — Ничего. Скоро приедет милиция. Я думаю, им уже позвонили. Через пару минут они пришлют наряд с автоматами и все закончится.
Во всяком случае, он хотел в это верить.
С годами привыкаешь ко всему. Никакие отпуска, отгулы и ежедневные вечерние прочтения добрых и умных книжек от этого не спасут. Про газеты и телевизор можно даже не говорить. Это не отдых, а садомазохизм в натуре. Люди смотрят телерепортажи, как фильмы ужасов, чтобы пощекотать нервы. Их жизнь скучна и однообразна. Утром на работу, вечером с работы. Новый год, Двадцать третье февраля, Восьмое марта, первое апреля, день рождения, Новый год… Раз в два года — театр, раз в три — кино. Утром бутерброд с вареной колбасой, вечером — полуфабрикатные шницели с макаронами или полпачки пельменей. По выходным — пиво, друзья, футбол, все тот же бесконечный телевизор или «козел» во дворе за дощатым столом на фоне колышущегося под ветром свежевыстиранного постельного белья. Чумазый сопляк, ползавший по полу в ползунках, вырастает и начинает посылать подальше. «Спасибо» — только когда в очередной раз приходит за деньгами. А так — «предки», «родаки», «комоды», «черепа». Тоска. Жизнь утекает между пальцами, как песок, минута за минутой, день заднем, год за годом. Оглянуться не успел — выпал последний зуб и котлеты сменились тарелкой «Геркулеса». Жена сморщилась и поседела, «сопляк» перестал заглядывать, поскольку денег теперь не допросишься. И уже ничего не хочется, потому что понимаешь: все, край. Осталось совсем чуть-чуть, а дальше…
Об этом думал лейтенант Андрей Михайлович Волков, глядя на начальника отделения майора Мурашко и слушая вполуха доклад о проведенных за день «мероприятиях», который делал сержант Журавель. Да, в общем, ему и слушать-то было без надобности. Он и так знал, что выпал им полный ноль. Якобы пропавший оказался жив и здоров. Даже до банкира дорос. Вот что значит вовремя от бабы ушел. У него тоже — одни «бобы». Никто, понятное дело, ничего не видел, не слышал и не помнил. Впрочем, он, Волков, на успех и не рассчитывал. Шутка ли, полгода прошло. Люди же — наукой доказано — подробно помнят о произошедшем в течение получаса. Через пару часов, если надобность в воспоминаниях не возникает, забывают мелочи. Через неделю — часть существенных деталей. Через месяц — все. Мозг освобождается от ненужного хлама — таково защитное свойство человеческой психики. Так что ему сразу было понятно — «пустышку» они тянут.
Мурашко сидел в кресле, за столом. Волков и Журавель — чуть в стороне, у стены, на стульях с мягкими красными сиденьями. Точнее, Волков сидел. Журавель же на протяжении всего доклада стоял.
Майор слушал без внимания, утопив нижнюю половину лица в мосластой ладони, глядя даже не на сержанта, а сквозь него и почти не моргая. Думал о своем, совершенно не относящемся к делу. О высоких сапогах жене, из ЦУМа, за две пятьсот. О шубе для дочки… Тут пять, а то и все шесть тыщ придется выложить. А что делать? Девчонка-то подрастает, из старой дубленки совсем выросла… Руки уж почти по самые запястья из рукавов торчат, хоть наручники надевай…
Надо отдать должное сержанту… как бишь его?.. Журавелю вроде… Так вот, надо отдать должное сержанту Журавелю, в качестве снотворного он оказался неподражаем. Читал так, что слон уснул бы стоя. Вон даже мухи расселись по стенам — тоже засыпают, видать.
— Ну, ясно, — произнес Мурашко, с явным облегчением отрывая подбородок от ладони, выпрямляясь и сонно хлопая глазами. — В общем, результатов никаких…
— Так, товарищ майор, суток ведь еще не прошло, — мирно возразил Журавель.
— Да, суток не прошло, — согласился тот. — Ну так я и не просил мне полный расклад представить, с именем, фамилией и местом прописки. Но хоть список пропавших можно было собрать? Не было похожего случая в марте — апреле? Надо было февралем поинтересоваться, маем, июнем… Неужели сложно догадаться? Или я за вас всю работу должен делать?
— Товарищ майор, так времени же не было, — примирительно протянул Журавель. Не то чтобы он чувствовал себя виноватым, но… Так уж заведено, и в любой госконторе вам это подтвердят, во время «разбора полетов» начальство ругает, а подчиненные оправдываются. Думаете, Мурашко нравится его ругать? Да ничуть не бывало. Майор — человек опытный и прекрасно понимает, когда подходит время требовать результатов, но вот не срослось что-то нынче. Наступило начальство майору на горло, потребовало провести «профилактическую беседу» с личным составом, вот и приходится отрабатывать. В сущности, сержант не видел в этом ничего плохого. — Я пока данные получил, пока на место съездил, с женой этого пропавшего пообщался, пока туда-сюда, тут и вы появились.
Волков фыркнул, но под раздраженным взглядом майора согнал с губ улыбку и отвел глаза. От греха подальше.
— «Туда-сюда»… — передразнил Мурашко. — У нас тут, между прочим, милиция, а не бордель, сержант.
— Я знаю, — послушно кивнул тот.
— Что знаете? — Мурашко даже вздрогнул.
Был бы на месте тюхи-сержанта кто-то другой — уже нарвался бы. Но этот увалень… Нет, исполнительный, конечно, дотошный, добросовестный, но тугодум. На такого обижаться — грех, а кричать — без толку.
— Знаю, что у нас тут не бордель, товарищ майор, — легко ответил Журавель. — У нас тут милиция.
Майор прошептал что-то беззвучно. Судя по выражению лица, это «что-то» было матерным ругательством.
— Прости, господи, — уже громче добавил Мурашко. И перевел взгляд на Волкова. — Вы можете что-то добавить, лейтенант?
— Никак нет, товарищ майор, — бодро ответил Волков, пытаясь рассеять навалившуюся сонливость громкостью голоса. — Сектор огромный. Туда бы народу человек десять — за день управились бы, а так… Я всего два подъезда успел обойти и то в половине квартир никто не открыл.
— Понятно. — Мурашко выдвинул ящик стола, достал из него лист бумаги с полуслепым текстом. Судя по шрифту и по испачканным краям листа — факсограмму. — В общем, эксперты сказали, что заключение будет готово послезавтра, в лучшем случае. Посему, чтобы вы не скучали… Будете задействованы в общегородском мероприятии.
— На предмет, товарищ майор? — спросил Волков.
— Я еще не закончил, лейтенант! — вдруг зло рыкнул Мурашко.
— Извините.
— Так вот, с тринадцатого по шестнадцатое сентября, то есть с завтрашнего дня, проводится общегородское мероприятие, направленное на выявление нарушений правил выгула домашних животных. — Мурашко взял факсограмму, пробежал глазами текст. — Работать будете в тесном контакте с санитарно-ветеринарными службами. Согласно постановлению, собаки должны быть на поводках и в намордниках. Нарушителей штрафовать без всякого снисхождения. Все ясно?
— А как же запрос по пропавшим? — искренне удивился Журавель. — Я как раз собирался отправить…