Собачий Рай
Шрифт:
Светлана стала сомнамбулически собирать в сумочку какие-то деньги, косметику, побрякушки.
— Оставьте. — Родищев вывалил содержимое сумки на ковер. — Никчемное барахло. Возьмите документы, сигареты. Если принимаете лекарства — тоже возьмите. Зажигалку. Телефон захватите. Все, пойдемте.
Они спустились во двор, Родищев постоянно оглядывался, держа правую руку под полой куртки — палец на спусковом крючке. Левой же он цепко сжимал руку Светланы чуть выше локтя.
— Идите быстро, не крутите головой, упадете, — говорил Игорь Илларионович. — Серый «Москвич». Да не тряситесь так. Ничего страшного не происходит.
Они
Черная громадина выползла из-за дома, остановилась, перекрывая выезд. Наверное, они проехали мимо, увидели пикап и сдали назад, осторожно, накатом, стараясь не спугнуть хозяев, если те крутятся где-то неподалеку. Кто-то из ребят, сидящих в джипе, был более чем внимателен, заметил под «Москвичом» мокрый асфальт.
Переднее стекло джипа пошло вниз, и Родищев смог увидеть сидящих в салоне — трех парней в камуфлированных куртках. Это были те самые парни, что четверть часа назад застрелили мужика в черной куртке. Громила-водитель тянул лет на двадцать пять. Крепкий бычок, стриженный под «ежик», с широченной грудной клеткой и покатыми мощными плечами, распиравшими свободную куртку — чуть швы не трещали. Некрупные, но широкие, сбитые ладони спокойно лежат на баранке. Серьезный мальчишечка, решил для себя Родищев. И то хорошо. Не начнет шмалять озорства ради. А что шмалять есть из чего, он видел. Ерзавший на заднем сиденье паренек — лет пятнадцать, не больше — демонстративно поигрывал затвором укороченного «АК». Красовался, придурок, выпендривался, а сам все косил глазом — оценили ли его крутость. Оценили, оценили, соплячок, успокойся. Отложи ствол, не дергай затвор. А то ведь ненароком дернешь не там, и мозг — гладкий, маленький, как бильярдный шар, — улетит в небо через дыру в потолке.
Третий, сидящий рядом с водителем, оказался самым старшим и самым опасным. Этому перевалило за сорок. Неброская внешность, глаза острые, пытливые. Смотрит, как обыскивает. Губы тонкие, жесткие. Руки держит внизу, за дверцей. Этот третий и заговорил первым:
— А чего за дуру-то не хватаешься?
Родищев пожал плечами.
— Что толку хвататься, когда твоя на коленях лежит, мне в живот смотрит. Все одно, первым успеешь.
Сорокалетний улыбнулся и сразу же преобразился. Глаза стали — будьте-нате. За одну такую улыбку последнюю рубашку с себя снимешь. И, Родищев был уверен, снимали. Часто и многие.
— Ты из наших, что ль? — спросил сорокалетний.
— Смотря какие ваши, где они и сколько их, — ответил Родищев.
Мог бы ответить и на «фене», расхожей фразочкой, благо с разной публикой общаться доводилось, знал жаргон неплохо, но не стал. Если собеседник человек серьезный, солидный «сиделец», а не подзаборный баклан — вычислит его в момент. Опять же, «феня» понтовая — для сявок. Если же тот просто добирает авторитет в глазах приятелей — хотя и не похоже на то, — тем более ни к чему.
Помолчали, рассматривая друг друга, примеривая степень опасности, прикидывая границы хитрости и подлости. Да, да. И подлости. Честные и прямолинейные на войне не выживают. А вот хитрые и подлые — почти всегда. В спину бить подло? Подло. А Суворов на реке Адде французам в тыл зашел? Зашел. Подлость? Нет, тактическая хитрость. Беззащитного бить подло? Подло. Невский, вместо того чтобы отважно сойтись в открытом бою, заманил тяжелую кавалерию Рыцарского Ордена на лед Чудского озера, где и утопил благополучно, под аплодисменты собственной рати. Так те, умники, от большого благородства, не иначе, помогли отправиться в плавание немногим бедолагам, что за лед цеплялись. Подлость? Нет, тактический прием. И подобных примеров мировая история насчитывает десятки тысяч. Битвы выигрывают не храбрые и благородные, а умные и подлые. В мирной жизни — подлость, на войне — стратегия с тактикой. О том и речь.
Сорокалетний кивнул, давая понять, что оценил спокойствие и уверенность Игоря Илларионовича, легонько мотнул головой в сторону «Москвича», но глаз от Родищева не отвел.
— Твоя тачка-то?
— Моя.
— Квартиру, что ль, сковырнул? — Родищев пожал плечами. — И много взял?
— Ствол, — ответил Родищев, осторожно качнув головой в сторону плеча, на котором висел «СКС». — Прицел. Патронов полкоробки.
— А еще там есть? — спросил сорокалетний. Игорь Илларионович отрицательно мотнул головой. — Деньги, ценности тоже небось подчистил?
— Нет.
— А что ж так?
— Да на кой они мне? Ствол теперь подороже любых денег.
— Это верно, — легко согласился тот. — Был бы ствол, а деньги сами к рукам прилипнут. Так?
Родищев пожал плечами. Играл сорокалетний простачка неплохо. Талантливо даже, можно сказать, играл. А может, и не играл. Может, речь у него такая была. Да только за корявыми фразами скрывался внимательный и совсем не глупый человек. Родищев это понял. По глазам понял.
Сорокалетний подал знак. Крутоплечий водитель открыл дверцу джипа, легко вытолкнул тело из машины, взял с сиденья автомат. И пацанчик, сопливый щенок, вылез да наступил в лужу, выматерился витиевато, явно на зрителя.
— Слышь, маленький, пасть закрой, — ласково приказал сорокалетний, и тот стушевался, забормотал:
— А я че? Вылетело просто.
— Еще раз вылетит, я тебе язык вырву и проглотить заставлю. Ты же этим языком «мама» говоришь.
Он не сводил взгляда с Родищева, и было понятно, что угрозы молодому, может, и весомые, но рассчитаны они не на пухлогубого сопляка, а на него, Родищева, ибо почуял в нем сорокалетний такого же, как и он сам, хищника. И сейчас предупреждал: «Не делай глупостей, крутой. Мы сильнее. Порвем».
Крутоплечий громила быстро зашагал к «Москвичу», а пацанчик суетился рядом, кружил, подвизгивал, только что хвостом не вилял. Сорокалетний же наблюдал за ними, но невнимательно, а как бы вскользь. Да и не надо было ему внимательно, случись что — резанул бы очередью, веером, прямо с колен. Положил бы всех.
Был он поджарый, подтянутый, жилистый. Чувствовалась в нем не сила — силища. Опасная, безжалостная, страшная.
Крутоплечий громила наклонился, заглянул в салон «Москвича», крикнул:
— Тох! Тут баба какая-то.
— Жена? — спросил сорокалетний Тоха Родищева. Тот снова отрицательно покачал головой. — Подруга, значит.
— С чего ты взял?
— А какой тебе резон незнакомую прошмандовку катать? Расклад нынче не тот. Неподходящий расклад для таких дел.
Клацнула дверца за спиной Игоря Илларионовича. Видимо, подали знак: «в салоне чисто».
Тоха подумал, сказал:
— Ладно. Так сделаем. Ребята с бабой в джипе поедут, — и добавил, обращаясь к Родищеву: — А мы в твоем драндулете прокатимся. Ты, кстати, ружьишко-то отдай. Ни к чему оно тебе пока. А после поглядим.