Собачий Рай
Шрифт:
«Уазик» покатил на приближающийся собачий вал.
Волков оглянулся, чтобы увидеть в заднее зарешеченное окно, как серая волна сомкнулась вокруг «Шевроле». Закружилась вокруг иномарки в странном водовороте.
Собаки вели себя с хладнокровием и жертвенностью камикадзе. Они не останавливались, не шарахались в стороны, бежали на приближающийся «бобик». Ни свет фар, ни сигнал клаксона, ни прожектор не пугали их.
В последний момент Лукин все-таки сбросил газ и этим спас всех. Крупная овчарка взвилась над капотом, ударившись всем телом в лобовое стекло. Будь у машины скорость выше, «лобовик» осыпался бы в салон.
Лукин вывернул руль. «Уазик» вильнул.
— Стекло поднимай! — гаркнул Лукин стрелку.
Теперь от автомата не было толку. Слишком высоко смотрел ствол. Собаки оказались вне сектора обстрела. Для того чтобы и дальше вести огонь, солдату пришлось бы открыть окошко полностью. А это было все равно что добровольно пустить псов в салон.
Лукин матерился и крутил баранку. «Уазик» кидало из стороны в сторону. Отовсюду несся собачий визг. Скорость пришлось сбросить до черепашьей. В какой-то момент Волкову показалось, что они окончательно завязнут в этой бескрайней черной мохнатой реке. Он положил автомат на колени, сбросил предохранитель, направив ствол надверну. Первый же пес, ворвавшийся в салон, получит очередь, а дальше… А дальше будет видно.
Прежде изредка он представлял себе, какой может быть его смерть. От ножа, бандитской пули, болезни, старости. Но ни разу, даже в самых жутких кошмарах, ему не пригрезилось, что он будет разорван стаей псов-людоедов.
Волков откинулся назад, уперся ногой в стекло и выставил перед собой автомат. Очередная собака взлетела на капот, ударилась в стекло грудью. С хрустом вырвался из рамы правый угол. Черный уплотнитель повис над рулем.
Стрелок моментально переместил ствол автомата, нажал на курок. Пуля прошла сквозь стекло, сбросив пса с капота. Пламя полыхнуло у самого лица Лукина. Тот от неожиданности вздрогнул, шарахнулся к дверце, едва не упустив руль. От автоматных выстрелов, звучащих в столь малом пространстве, создавалось впечатление, что по голове бьют чем-то тяжелым и гулким. Люди глохли. Волков удерживал на месте стекло, цедя сквозь стиснутые зубы явно не пушкинские строки. Лукин вторил ему, пригнувшись к рулю, — сквозь украшенное трещинами стекло он почти ничего не видел. Солдат же просто стрелял. Молча и деловито, словно выполнял будничную, повседневную работу. Получалось у него очень споро.
«Уазик» оказался на открытом месте внезапно. Просто собачье море вдруг кончилось. Лукин утопил педаль газа до самого пола. Глядя в зеркальце бокового вида, он наблюдал, как собаки потянулись следом. Не все и не слишком охотно, очевидно, понимая, что эта добыча для них потеряна, но даже десяток особей мог доставить серьезные неприятности.
— Чего это они? — спросил Лукин, и Волков четко различил в его голосе нервную дрожь. — Днем вроде катались, собак видели, но чтобы такое… Совсем к ночи оборзели, сволочи. Крокодилы какие-то, а не собаки. Тигры.
— Тигры на людей стараются не нападать, — возразил солдат. — Я читал.
Лукин повернулся, посмотрел на него, усмехнулся криво, сказал Волкову:
— Во! Юный натуралист. Видал?
Лейтенант кивнул, а сам подумал, что им очень повезло с этим пареньком. Если бы не он, вся их честная компания имела вполне реальные шансы остаться у торгового дома, на пару со злополучным мародером Костей.
«Уазик» пролетел по Митрофанова, притормозил на повороте. Справа, от темной громады «Восьмой планеты», донесся собачий лай.
Впереди на дороге стая голов в двадцать суетилась у водосточного люка.
— И тут, — процедил Лукин. — Они везде уже, что ли?
— Может, и везде. Даже скорее всего. — Волков наклонился к окошку, вгляделся в темноту, поинтересовался, не оборачиваясь: — Мужики, а знаете, где стекла толщиной в палец?
— Ой, — поморщился Лукин. — Только не надо. Все равно я больше из ОВД — ни шагу. Хорош. Сделал доброе дело. Чуть не сожрали, на хрен.
— Где? — спросил солдат.
— Там же, где ваш БТР.
Волков ткнул пальцем в стекло.
На стоянке у «Восьмой планеты», по соседству с черным джипом, шикарным «Мерседесом» и еще несколькими машинами, стоял БТР, и люди в камуфлированных куртках вытаскивали через боковой люк тело неудачливого стрелка.
— Садись, — кивнул сорокалетний Тоха, когда они оказались в середине торгового зала. — Вот здесь.
— Куда? — спросила Светлана.
В ее голосе прорезались истеричные нотки. В представлении Родищева именно с таких нот и начинаются полномасштабные скандалы.
— На пол садитесь, — ответил Тоха, подумал и добавил спокойно: — Пасть откроешь — прибью.
Прежде чем сесть, Игорь Илларионович огляделся. В центре зала тянулись ряды стеллажей-холодильников, в основном с полуфабрикатами и морепродуктами импортного производства. Еще дальше, направо, уходили двадцатиметровые прилавки колбасного, мясного и рыбного отделов. Налево — сыры и кондитерские изделия. Вдоль мясного и колбасного прилавков выстроился десяток наборов для барбекю, вокруг которых суетились четыре женщины. На решетках жарилось мясо. Старшая — толстенькая низенькая пышечка — покрикивала на остальных командным тоном.
Между холодильными стеллажами сидело на полу человек пятьдесят.
Паренек — явно из продавцов — в красной жилетке, черных брючках и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Почтенное «новорусское» семейство. Папа — внушительного вида, в черном плаще и шикарном костюме. Рядом фотомодельная мама в бежевом пальто и жмущийся к ней аккуратный парнишка лет девяти. Бородатый парень с разбитой физиономией, замурованный в дешевую кожу, и тоненькая, измученная жизнью девица. Румяный здоровяк со свежими синяками и царапинами на физиономии. За ним — пожилая дама с таким слоем помады на лице, словно ее наносили малярным валиком. Седоватый хлыщ в длинном кашемире, рядом с которым — ба! Родищев даже усмехнулся. Осокин Александр Демьянович собственной персоной. Рядом с ним — девушка. Она смотрела перед собой, время от времени быстрым, птичьим движением поворачивала голову, словно прислушиваясь. Родищев покосился на Светлану. Та тоже заметила бывшего мужа и сидящую рядом с ним девушку. Реакция оказалась моментальной — глаза сощурились, ноздри раздулись, как у породистой скаковой лошади. Губы поджались, только что три ряда зубов вперед не выдвинулось, как у атакующей акулы.
Родищев подумал, что к началу драки он бы предпочел сидеть на другом конце зала. Клочки полетят от всех находящихся поблизости. И добром не кончится. Судя по двум разбитым мордам — скандалы тут не приветствуются.
Остальных разглядеть было сложно — мешали быстро сгущающиеся сумерки, да и народу в зале оказалось слишком много. Однако у тех, кого Родищев видел, была одна общая черта — лица усталые, измученные, сосредоточенные. В глазах — серая безысходность.
По залу гуляли двое детей: девочка лет пяти, таскающая за руку внушительных размеров куклу, очень похожую на настоящего ребенка, и мальчишка лет двенадцати, держащий в каждой руке по модели автомобиля. Паренек казался сосредоточенным.