Собачья королева
Шрифт:
— Лордик! Ты меня никогда не предашь, я знаю. Никогда не бросишь. И я тебя никогда не предам. Если б я тебе сейчас скомандовала, ты бы этих гадов порвал и съел. Правда, Лордик? Ладно, пусть живут. Они сейчас выжрут своё шампанское, слопают мой торт и уйдут. Ну какая же я дура, Лордик. Как я влюбилась в такое ничтожество? Ему же просто квартира была нужна, чтобы сучку свою выгулять. Вот кобель! А я-то…
И Аня опять бросилась рыдать в подушку, которую и без того уже можно было выжимать. Но на этом её мучения знаменательным апрельским вечером не закончились. Свидание только начиналось.
Вовк (по-украински — «волк», может, в этом всё дело?) пел на кухне её любимые песни, которые моментально в её сознании переходили в разряд ненавидимых. Особенно песня Розенбаума про уток и «Любить так любить». Её Вовк почему-то спел дважды. Когда шум на кухне стих, Аня справедливо понадеялась, что гостям стало совестно, и они уходят. Но не тут-то было. Они переместились в бывшую комнату Жени и теперь оказались прямо за стеной у Ани. Просто садисты какие-то! Теперь Аня затыкала уши мокрой подушкой, чтобы не слышать скрип кровати, дурацкий заливистый смех соперницы и пошлости, которыми сыпал её вчерашний кумир.
«А ведь я сама себе всё напридумывала. И что я ему нравлюсь. И про свидание. Решила, что ему нужна я, а ему был нужен сексодром. Он ведь даже не знает, даже не догадывается, что я его люблю», — вдруг дошло до Ани очевидное-невероятное.
От ненависти и обиды на себя Ане стало так плохо, что она всерьёз и с надеждой ждала, что её сердце не выдержит и разорвётся на куски, как в песне. Но молодое здоровое сердце выдержало, а за стеной всё стихло. Хлопнула входная дверь. Наконец-то. Аня дала себе волю и заревела в полный голос. Вдруг в дверь комнаты тихонько постучали. Лорд грозно рыкнул и прыгнул к дверям.
— Тише, Лордушка. Уходят они. Попрощаться, наверное, хотят.
Аня включила настольную лампу, открыла дверь, и в неё тут же бесцеремонно ввалился Вовк в носках, семейных трусах и майке. В руке он держал недопитую бутылку шампанского. Лорд замер, ожидая реакции хозяйки. А она растерялась от неожиданности, застыла и молча разглядывала нелепого гостя, шмыгая носом.
— Опа! Не ждали? А вот он я! Одношкольница! Выпей со мной!
Вовк попытался панибратски приобнять Аню. Она попятилась:
— Руки убери, одношкольник! А то я Лорду скомандую — мало не покажется!
— Не надо Лорду, — Вовк умоляюще поднял к потолку левую руку с вытянутым вверх указательным пальцем, — просто поговори со мной. Представляешь — не дала. Сука! Я уже месяц с ней тусую, а тут такое динамо! Мне в армию через месяц, а она ноги сводит! Ещё обиделась и ушла. Вот шлюха!
Казалось бы, придя к Ане на свидание с подружкой, Владимир уже нарушил все возможные границы приличий и выставил себя полным и окончательным подонком и идиотом, испортив всё и навсегда. Куда уж больше? Но последнее заявление говорило Ане о том, что перед ней стоял чемпион мира среди непроходимых кретинов, патологических наглецов и полных дебилов. Обижаться на такого человека нельзя. Он же больной! Его действительно пожалеть надо. И немудрено, что эта дура крашеная ему не дала. Кто ж такому даст? Наверное, кому-то ситуация могла показаться смешной. Кому-то, кого она не касалась.
Аня всхлипнула от жалости к себе.
— Ты чего, одношкольница, ревела, что ли? Ты чего? Кто тебя обидел? — наконец-то удосужился рассмотреть её зарёванное лицо Вовк.
— А сам не догадываешься?
От его вопроса и искреннего сочувствия (всё-таки он полный кретин), прозвучавшего в этом вопросе, Аня снова заревела.
На испуганном лице пьяного Вовка явственно читалась трудная работа мысли. Размышлять он помогал себе напряжением всех мимических мышц, как последовательным, так и одновременным. И чудо случилось! Он что-то понял и даже хлопнул себя ладонью в лоб.
— Ты что, меня к Юльке приревновала? Ты что, втюрилась в меня, одношкольница? Во фигня! А чего молчала-то?
— У меня имя есть! — не прекращая реветь, сказала Аня.
— Аня! Анечка! Прости меня, дурака.
Слова прозвучали так неподдельно честно, что Аня прекратила плакать и посмотрела на Вовка снизу вверх. А он возьми и поцелуй её в искусанные солёные губы. И за этот слюнявый, пьяный, но такой искренний и импульсивный поцелуй Аня сразу всё простила Вовку. Неведомая сила скомкала время и пространство, поэтому Аня не помнила, как они оказались в её заплаканной постели, ни на секунду не прекращая целоваться. Помнила только сладко-солёный вкус поцелуев и горячий шёпот Вовка у себя в ушах. Шёпот, от которого мурашки бежали по всему телу, и совсем не важно, какую чушь он при этом нёс. Лорд, пытаясь прекратить безобразие, подал гулкий голос, но хозяйка, даже не удосужившись ответить, подло кинула в него подушкой. Лорд обиделся, лёг у дверей и молча наблюдал оттуда за кроватными беспорядками. Смотреть, собственно, было не на что. Истомлённый осадой неприступной блонды и опешивший от Аниного неожиданно страстного желания отдаться, Вовк кончил, не успев начать, едва войдя в святая святых девичьего тела и нанеся ему кровавый ущерб. Аня так ничего и не поняла. Волшебство, которое она столько ждала, продлилось жалкие секунды. Вовк судорожно подёргался на ней, охнул, отвалился и сказал удивлённо:
— Елы-палы! У тебя чего, Анька, в первый раз, что ли? Всю простынь перемазали. Закурить-то нет у тебя? Чего молчишь?
— Нет. Закурить нет, извини. А тебе было хорошо? А ты теперь мой парень? А ты меня любишь?
— Не знаю, — сев на кровати, честно ответил Вовк одним словом на все вопросы новоиспеченной женщины и трагически вздохнул, показывая, что разговоры о любви не входят в его планы. — Ну, я тогда пойду, одношкольница?
— Ну давай иди, одношкольник. Завтра придёшь?
— Конечно. Ты собачку свою позови, а то она дверь перекрыла.
Назавтра Вовк не пришёл. Аня видела его ещё пару раз во дворе издалека, но каждый раз он как-то очень быстро испарялся.
«Наверное, ему нужно больше времени, чтобы разобраться в себе. Я его так сильно напугала своей любовью», — думала разумная Аня.
Через месяц Вовка забрали в армию. Домой оттуда он не вернулся. Больше Аня его никогда не видела. В марте девяносто пятого года Владимир Родионов, он же Вовк, погиб при штурме Грозного, не дожив до дембеля всего пару месяцев. Хоронили его в Выборге, куда за год до его смерти переехали жить его родители.
Глава 10
Чужая тайна
Смертельно усталый, в одних шортах, воняющих илом, с расцарапанными шеей и спиной, мальчик заходит в свой дом. За ним заходит чёрная худая собака с грустными глазами. Мальчик кричит с порога:
— Я дома! Не трогать меня! Спать хочу. Потом поговорим.
Из кухни в коридор выходит сутулый мужчина в тренировочных штанах и майке и бухается на колени перед мальчиком и собакой, закрыв лицо ладонями. Мальчик, опешив, думает, что мужчина хочет извиниться перед ним и пытается поднять его с пола. Но всё бесполезно. Мужчина плачет. А чёрная собака, хвост которой начинает слабо вилять, лижет руки мужчины, сцепленные в замок на лице.