Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах (сборник)
Шрифт:
– На улице никого не было?
– Ни души, сэр, даже собак не было. Потом я все ж таки набрался смелости и вернулся к дому. Открыл дверь. Внутри было тихо, поэтому я пошел в комнату, в которой горел свет. Оказалось, это свеча на камине догорает… красная… В ее свете я и увидал…
– Да, мне известно, что вы увидели. Вы несколько раз обошли комнату, подошли к телу, присели, потом направились к двери в кухню и попытались ее открыть, после этого…
Джон Рэнс вскочил с дивана. Его глаза округлились от страха и подозрения.
– Откуда вы знаете? Где вы там прятались?! – вскричал он. – Что-то вам уж слишком много известно.
Холмс
– Нет, нет, я не убийца, – сказал он. – Я один из охотников, а не волк. Мистер Грегсон и мистер Лестрейд вам это подтвердят. Прошу вас, продолжайте. Что вы делали потом?
Рэнс сел на диван, но вид у него все еще был озадаченный.
– Я пошел обратно к калитке и стал свистеть в свисток. Прибежал Мерчер и еще двое.
– На улице по-прежнему никого не было?
– Да, можно сказать, никого.
– Что вы имеете в виду?
Лицо констебля расплылось в улыбке.
– Можете мне поверить, я видел много пьяниц в своей жизни, – сказал он. – Но чтобы так напиваться!.. Был там один забулдыга, он даже не мог стоять ровно, держался рукой за решетку на стене и распевал во всю глотку какую-то песню про новое платье Коломбины {82} или что-то в этом духе. Если бы не стена, он бы свалился в грязь.
– Каков он был с виду?
82
…песню про новое платье Коломбины… – Коломбина – пришедший из фольклора традиционный персонаж итальянской комедии дель арте; позже – во французской традиции – возлюбленная Арлекина.
Джона Рэнса, похоже, начало раздражать подобное внимание к этим совершенно не относящимся к делу мелочам.
– С виду пьян как сапожник, – сказал он. – Ночевать ему в участке, если бы у нас не было дел поважнее.
– Лицо… одежда… вы что-нибудь рассмотрели? – нетерпеливо перебил его Холмс.
– А то как же, мы же с Мерчером его даже к стенке прислонили, чтоб он в грязь не свалился… Высокий такой парень, рожа у него красная, подбородок был замотан…
– Достаточно! – вскричал Холмс. – Что с ним случилось потом?
– Не знаю, нам было не до него, – вконец разозлился полицейский. – Я думаю, ничего с ним не случилось, вернулся домой и отсыпается.
– Во что он был одет?
– В коричневое пальто.
– У него в руке не было хлыста?
– Хлыста? Вроде как не было.
– Наверное, он не взял его с собой, – пробормотал мой товарищ. – После этого мимо вас не проезжал кеб?
– Нет.
– Вот вам полсоверена. – Холмс положил на стол монету и поднялся. – Боюсь, Рэнс, вы всю жизнь будете ходить в констеблях. Голова дана для того, чтобы думать, а не в качестве украшения. Этой ночью вы могли заработать сержантские нашивки. Человек, который вчера был у вас в руках, – ключ к разгадке этой тайны. Именно его мы и разыскиваем. Можете не спорить, это так и есть. Пойдемте, доктор.
Мы вместе вышли из комнаты, оставив нашего осведомителя в скептическом расположении духа, но с несколько подпорченным настроением.
– Безмозглый тупица! – горячился Холмс, когда мы возвращались к себе. – Подумать только, иметь такой шанс и не воспользоваться им!
– Мне до сих пор не все понятно. Действительно, внешность этого человека подходит под описание второго участника ночных событий, которое вы дали, но зачем ему нужно было возвращаться в дом? Ведь преступники так себя не ведут.
– Господи, кольцо! Он возвращался за кольцом! Если не удастся выйти на его след, нужно будет ловить его на кольцо. Он клюнет, доктор… Ставлю два к одному, что я поймаю его. Знаете, а я вам благодарен. Если бы не вы, я бы пропустил самое изящное из дел, которые мне приходилось распутывать. Давайте воспользуемся словом из лексикона художников и назовем его этюдом. Этюд в багровых тонах. Убийство багровой нитью вплетается в бесцветный клубок человеческой жизни, и наш долг распутать этот клубок, отделить багровую нить от остальных. Теперь – обедать и на концерт Неруды-Норман. Ее чувство темпа и владение смычком великолепны. Как там звучит эта вещица из Шопена, которую она так восхитительно играет: тра-ла-ла-лира-лира-лэй.
Откинувшись на спинку сиденья кеба, этот детектив-любитель принялся выводить рулады, я же задумался над тем, до чего многосторонним бывает человеческий разум.
Глава V. Кого к нам привело объявление
Утренний променад оказался слишком тяжелым испытанием для моего еще не окрепшего организма, так что ближе к полудню я чувствовал себя как выжатый лимон. Когда Холмс в одиночку отправился на концерт, я лег на диван и попытался задремать. Не получилось. Мой мозг был слишком возбужден всем происшедшим, так что в голову лезли самые необычные мысли и предположения. Стоило закрыть глаза, как мне тут же виделось страшное обезьяноподобное лицо убитого мужчины. Это лицо произвело на меня такое жуткое впечатление, что я поневоле начал испытывать чувство благодарности к тому, кто избавил мир от этого субъекта. Если по внешности можно судить о характере человека, то Енох Джей Дреббер из Кливленда был воплощением зла самого порочного характера. Однако я понимал, что законы равны для всех и порочность жертвы не может оправдать убийцу.
Чем больше я думал, тем маловероятнее мне казалось предположение моего друга об отравлении. Я припомнил, как Холмс обнюхивал губы жертвы, наверняка что-то навело его на эту мысль. Но, с другой стороны, если это не отравление, что же тогда послужило причиной смерти? Ведь на теле не было ни ран, ни следов удушения. И кроме того, чьей это кровью был забрызган весь пол? Следов борьбы не наблюдалось, и у жертвы не было оружия, которым он мог бы ранить противника. Я почувствовал, что, пока не будут найдены ответы на все эти вопросы, забыться сном не удастся ни мне, ни Холмсу. Его невозмутимый и самоуверенный вид убедил меня в том, что у него уже имеется версия, объясняющая все эти факты. Но о том, что это за версия, я не имел ни малейшего представления.
Холмс вернулся очень поздно, настолько поздно, что я догадался, что он успел побывать не только на концерте. Ужин был на столе как раз к его приходу.
– Это было восхитительно, – сказал Холмс, садясь за стол. – Помните, что по поводу музыки говорил Дарвин? Человечество научилось музицировать и воспринимать музыку намного раньше, чем говорить. Может быть, именно поэтому она имеет на нас такое воздействие. Очевидно, у нас в душах живут воспоминания о тех далеких временах, когда мир только начинал развиваться.