Собака Баскервилей
Шрифт:
– Нет, о дружбе я ничего не слыхал.
– Это факт. Они встречаются, обмениваются письмами – вообще между ними полное согласие, что дает нам крупный козырь в руки. Если б пустить этот козырь в ход, чтобы воздействовать на его жену…
– Его жену?
– Теперь я поделюсь кое-чем с вами в обмен на ваши открытия. Женщина, которую он выдает здесь за мисс Стэплтон, на самом деле его жена.
– Боже мой, Холмс! Вы уверены в этом? Тогда как же он допустил, чтобы сэр Генри влюбился в нее?
– Романтические чувства сэра Генри грозят бедой только самому сэру Генри. Как вы заметили, Стэплтон всячески оберегает ее от ухаживаний баронета. Повторяю, эта леди не сестра, а жена Стэплтона.
– Но зачем
– А вот зачем: Стэплтон предвидел, что она будет гораздо полезнее ему в роли свободной женщины.
Все мои неясные подозрения, все подсказанное чутьем вдруг выплыло наружу и сомкнулось вокруг натуралиста. От этого спокойного, бесцветного человека в соломенной шляпе и с сачком для ловли бабочек веяло чем-то грозным. Выдержка и терпение, сопряженное с хитростью, на губах улыбка, а в сердце черная злоба…
– Значит, это и есть наш противник? Значит, он и выслеживал нас в Лондоне?
– Да, так я разгадал эту загадку.
– А предостережение… Его прислала она?
– Совершенно верно.
Из мрака, в котором я так долго блуждал, выступили наполовину увиденные, наполовину угаданные мною очертания чудовищного злодейства.
– Неужели это верно, Холмс? Откуда вы узнали, что она его жена?
– В первую свою встречу с вами Стэплтон настолько увлекся, что поведал вам часть своей биографии, о чем, вероятно, не перестает жалеть до сих пор. У него действительно была школа на севере Англии. А ведь отыскать учителя – самое простое дело. На этот предмет существуют школьные агентства, которые дадут вам сведения о любом лице, связанном с этой профессией. Я навел справки и вскоре узнал, что действительно в одной школе разыгрались очень неприятные события и что директор ее – фамилия у него была другая – скрылся вместе с женой. Все их приметы совпадали в точности. А когда мне стало известно его увлечение энтомологией 13 , тут уж я совсем перестал сомневаться.
13
Энтомология – отдел зоологии, посвященный насекомым.
Тьма, окутывавшая меня, мало-помалу начинала редеть, но многое еще оставалось в тени
– Если эта женщина его жена, то при чем тут миссис Лаура Лайонс? – спросил я.
– Это один из пунктов, на который вы сами пролили некоторый свет. После вашей поездки в Кумби-Треси многое стало ясным. Я, например, не знал, что миссис Лайонс хочет развестись с мужем. Она, вероятно, рассчитывает на брак со Стэплтоном – ведь ей невдомек, что он женат.
– А когда она узнает правду?
– Тогда эта леди может оказаться весьма полезной для нас. Нам обоим нужно завтра же повидать ее. А теперь, Уотсон, как вы думаете, не пора ли вам вернуться к своим обязанностям? Ваше место в Баскервиль-холле.
Последние красные отблески заката погасли на западе, и на болота спустилась ночь. В лиловатом небе слабо мерцали редкие звезды.
– Еще один, последний, вопрос, Холмс, – сказал я, вставая. – Нам нечего скрывать друг от друга. Что все это значит? К чему он ведет?
Холмс ответил мне глухим голосом:
– К убийству, Уотсон… хладнокровно обдуманному убийству. Не допытывайтесь с подробностях. Стэплтон затягивает в свои сети сэра Генри, а я затягиваю его самого. Он почти у меня в руках, с вашей помощью. Теперь нам угрожает только одна опасность – он может нанести удар первым. Еще день, самое большее два, и у меня все будет готово, а до тех пор берегите сэра Генри, как любящая мать бережет больного ребенка. Ваше отсутствие сегодня вполне простительно, и все же я бы, пожалуй, предпочел, чтобы вы не оставляли его… Слышите?
Страшный протяжный вопль, полный ужаса и муки, пронесся над безмолвными болотами. Я слушал его и чувствовал, как у меня стынет кровь в жилах.
– Боже мой! Что это? Что это такое?
Холмс вскочил с места, и его высокая фигура заслонила от меня вход в пещеру. Он стал там, пригнувшись, вытянув шею, напряженно вглядываясь в темноту, и только успел бросить мне шепотом:
– Тише! Тише!
Этот крик, поразивший нас своей пронзительностью, шел из глубины беспросветно темных болот. Но вот он послышался ближе, явственнее…
– Где это? – шепнул Холмс, и по тому, как дрогнул у него голос – у него, у человека с железными нервами! – я понял, что этот вопль проник ему в самую душу. – Где кричат, Уотсон?
– По-моему, в той стороне. – Я протянул руку, показывая в темноту.
– Нет, вон там!
Мучительный крик снова пронесся в безмолвной ночи, но теперь он был еще ближе, еще громче. И к нему примешивались какие-то другие звуки – глухое низкое рычание, напоминающее чем-то непрестанный рокот моря.
– Это собака! – крикнул Холмс. – Бежим, Уотсон, бежим! Боже мой! Только бы не опоздать!
Он бросился в темноту, я следом за ним. И вдруг где-то впереди, за валунами, раздался отчаянный вопль, потом глухой, тяжелый стук. Мы остановились, прислушиваясь. Но больше ничто не нарушало давящей тишины безветренной ночи.
Я увидел, как Холмс, словно обезумев, схватился за голову и топнул ногой о землю:
– Он опередил нас, Уотсон! Мы опоздали!
– Нет, этого не может быть!
– Чего я медлил, дурак! И вы тоже хороши, Уотсон! Оставили Баскервиля одного, и вот чем все кончилось! Нет, если поправить ничего нельзя, я все равно отомщу негодяю!
Не разбирая дороги, мы бросились туда, откуда донесся этот страшный крик. Мы взбирались вверх по склонам, сбегали вниз, натыкались в темноте на валуны, продирались сквозь заросли дрока. С вершины каждого холма мой друг быстро оглядывался по сторонам, но болота покрывал густой мрак, и на их угрюмой шири нельзя было приметить ни малейшего движения.
– Вы что-нибудь видите?
– Ничего.
– Подождите! Что это?
До нас донесся приглушенный стон. Он шел откуда-то слева. Каменная гряда круто обрывалась там вниз, переходя в усеянный валунами склон, и среди валунов лежало что-то темное. Мы подбежали ближе, и темный предмет принял более ясные очертания. Это был человек, лежащий на земле лицом вниз. Он словно готовился сделать кульбит – подвернутая под каким-то невероятным углом голова, приподнятые плечи, округленная линия спины. Нелепость этой позы помешала мне в первую минуту осознать, что его стон был предсмертным. Мы стояли, наклонившись над ним, и не слышали ни хрипа, не могли уловить ни шороха. Холмс тронул неподвижное тело, вскрикнул в ужасе и тут же отдернул руку. Зажженная спичка осветила его окровавленные пальцы и страшную лужу, медленно расплывавшуюся из-под разбитого черепа мертвеца. И сердце у нас замерло – при свете спички мы увидели, что перед нами лежит сэр Генри Баскервиль!
Разве можно было забыть этот необычный красновато-коричневый костюм – тот самый, в котором баронет впервые появился на Бейкер-стрит! Нам достаточно было секунды, чтобы узнать его, а потом спичка вспыхнула и погасла так же, как погасла в нас последняя искра надежды. Холмс застонал, и я даже в темноте разглядел, какой бледностью покрылось его лицо.
– Мерзавец! Мерзавец! – Руки у меня сами собой сжались в кулаки. – Холмс, я никогда не прощу себе, что оставил его на произвол судьбы!
– Моя вина больше, Уотсон. Я пожертвовал жизнью клиента только ради того, чтобы подытожить, так сказать, закруглить, это дело. Я не помню другого такого удара за всю свою практику. Но кто мог знать, кто мог знать, что, несмотря на все мои предостережения, он рискнет выйти один на болота!