Собакалипсис
Шрифт:
– Привет, Джек! – он, наконец, обратил на меня внимание.
– Это что? – я покосился на зелёную машину жутковатого вида, появившуюся на экране. Машина крутилась вокруг своей оси и выпускала из труб струи пламени.
– Игрушка, – как-то виновато улыбнулся Маугли.
Я пнул ногой валяющуюся на полу резиновую уточку. Она крякнула и закатилась под диван. Сеня проводил её жалостливым взглядом.
– Вот это игрушка! – воскликнул я. – А что делал ты?
– Не пугай мальчонку! – вступился за Маугли чихуахуа. –
– Чего? – не понял я.
– Это игра такая, виртуальная, – пояснил мальчик. – Там такой же мир, как у нас. Но можно делать то, чего нельзя делать здесь.
– А откуда он там взялся? Мы же включали этот телевизор. Он ничего, кроме снега, не показывал.
– Это плойка, – Маугли указал на небольшую коробочку, от которой к телевизору тянулся провод. – Приставка такая игровая. А с помощью джойстика, – он поднял тазобедренную кость с кнопками, – можно управлять персонажем.
Я непонимающе посмотрел на машину.
– Каким персонажем?
– Да каким хочешь, – стал возбуждённо рассказывать малец. – Здесь можно быть кем угодно. Управлять машинами, танками, даже самолётами. Можно быть накачанным мужиком, длинноногой тёткой с этими, – мальчик чуть смутился и продолжил:– с ногами длинными, колобком…
– А зачем? – этим вопросом я ненадолго поставил собеседника в тупик.
– Но это же так классно! Никаких ограничений!
– Всегда мечтал покататься на машине! – воскликнул Хуа. – И ведь есть на чём, но никто не знает как. А тут хотя бы на экране. И даже если врежешься куда – не страшно.
Я присел на краешек дивана.
– Ну, что ты привязался к мальчику? – подал голос Сеня. – Дитё должно играть. На то оно и дитё. Я и сам, признаться, иногда хочу порезвиться, как щенок.
Действительно, чего я так разволновался? Ну, гоняет он по экрану на машине. Что с того? Не вполне понятно, как все эти чудные миры помещаются в такую маленькую коробочку, а потом появляются в телевизоре. Но люди навыдумывали много непонятного.
– То есть это что-то вроде сна, – озвучил я свои выводы.
– Только веселее, – добавил Хуа.
Я хмыкнул. Не видел он мой сон в питомнике. Вот уж веселье-то было!
Сенбернар как-то странно на меня посмотрел, а потом перевёл задумчивый взгляд на экран. Покивал каким-то своим мыслям.
– Хочешь попробовать? – спросил меня Маугли и протянул джойстик, если я правильно запомнил название кости с кнопочками.
Я отрицательно помотал головой.
– Я хочу! – Хуа требовательно протянул лапу.
– Мы можем сыграть вместе, – мальчик подошёл к плойке и взял второй джойстик.
Я присел рядом с сенбернаром. Он улыбнулся.
Пока Хуа выбирал себе машину, тыкая в кнопки подушечками лап, а Маугли забавлялся, глядя на его потуги, я размышлял. С одной стороны, дитё должно играть. Любая игра – это, по сути, уход от реальности. В жизни нас кругом подстерегают проблемы. Сковывают всякие разные ограничения. Здоровье там, какие-то моральные принципы. А в игре этого можно избежать.
Помню, во время наших щенячьих забав Хуа иногда побеждал Роти. Если честно, то ротвейлер позволял мелкому пучеглазику почувствовать себя суровым зверем. Я-то никогда не стремился кого-то побеждать. Мне было достаточно того, что меня иногда тискают и дают лизнуть в нос.
Но не думаю, чтобы эти игры приносили кому-то реальную пользу. Вряд ли Маугли научится ездить на машине, лишь поиграв на этой своей плойке. Да там, в настоящей тачке, и нет никаких тазобедренных костей с кнопками. Я заглядывал, так что знаю.
А вообще. Все эти игры, а уж так называемые виртуальные в особенности, похожи на сны. Порой со мной там такие вещи происходят, что диву даёшься. А потом просыпаешься и думаешь, с чего снилась такая чехарда? То ли переел с вечера, то ли химикатов перенюхал.
Об этом я и поведал сидевшему в задумчивости Сене. Он хмыкнул и ответил:
– А у меня вот другая мысль возникла.
– Какая же?
– Вот смотри. Допустим, Маугли и Хуа играют каждый сам за себя. И каждый пытается всячески выбить другого из игры, – сенбернар кивнул на наших игроков.
– Мы сейчас вместе играем, – откликнулся мальчик. – За одну команду.
– Но ведь можно играть за разные?
– Можно…
– Ну, так вот. И доходит у них до того, что готовы просто уничтожить соперника, – Сеня испытующе посмотрел на меня. Мол, понимаю ли я, о чём идёт речь.
– Ну, допустим, – я кивнул. – Главное, чтобы выйдя из игры, Хуа не решил укусить мальчонку.
Сенбернар перевёл взгляд на чихуахуа. Задумался.
– Предположим, что всё нормально, – наконец продолжил он. – И соперничество не выходит за рамки игры. Но их персонажи – будь то машины, люди, или и вовсе собаки – во время состязания страдают и даже умирают. А наши игроки очень сильно за них переживают.
– Не понял, как могут страдать машины? – удивлённо спросил я.
– Это гипотетически.
– Гипо… как?
– Гипотетически. Условно. Фигура речи.
Я похлопал глазами.
– И к чему ты ведёшь?
– А что, если вся наша жизнь – игра? – с умным видом поставил, я бы даже сказал, воздвиг вопрос Сеня.
– Что наша жизнь? Игра! – пропел Хуа, врезаясь на полном ходу в колонны монументального здания. – Вот я хомячок! В лепёшку расшибся!
– Надо было тормозить, – подсказал Маугли.
– Тормоза придумали трусы, – отмахнулся модник.
– Просто признайся, что не умеешь, – хихикнул мальчик.