Собаки!
Шрифт:
Через три года загорелый и счастливый Д. Левингстон вернулся в Англию. Вместе с ним с палубы сошла и пара верных собак с выводком щенков, родившихся, прямо перед отплытием домой. Все свои трофеи — слоновую кость, гербарии, львиные шкуры и рабов бескорыстный исследователь преподнёс в дар, королеве Виктории, оставив себе только преданных бигль харьеров. Затем он засел за рукописи и жил долго, счастливо и умер в один день с любимой женой, четырьмя детьми и спутниками-собаками…
Щенки же, попав в хорошие руки, дали обильный приплод. И по сей день потомки бигль харьеров радуют нас своей отвагой, страстью к приключениям и великолепным тропическим загаром.
Клички существовали, и будут существовать всегда. Самые незатейливые происходят от фамилий: Гусев — Гусь, Козлов — Козёл, Прокопчук — Чук. Есть клички подчёркивающие внешность: Жирный, Седой, Косой, Заика. Самые же интересные получаются в связи с каким либо событием в жизни человека. Был у меня знакомый по кличке «07», из-за шрама на голове, полученного в драке бутылкой портвейна ёмкостью 0,7 литра. Есть знакомый Аптекарь, выпивший на «картошке» все спиртосодержащие настойки из аптечек. Знаком с Поляком, который в студенческие годы, отдыхая под Брестом в санатории, пошёл ночью за вином и был задержан пограничниками «при попытке пересечь государственную границу с Польшей».
Ганноверская же гончая, была выведена неким американским заводчиком Бобом Поллаком, носящим кличку Ганновер, из-за того, что в 1944 году его бомбардировщик был сбит немцами, и бедняга год томился в лагере под Ганновером. Порода, кстати, изначально называлась Ганноверова гончая.
История эта случилась в середине XIX века, в славном бургундском городе Ниверне, а точнее, летом 1836 года в крохотном трактире на забытой богом окраине. Этим вечером туда заглянул бродячий шарманщик, сопровождаемый пыльным, покрытым репьями нивернейским гриффоном. С молчаливого согласия хозяина заведения, бродячий актёр сдвинул несколько столов в центре зала, усадил туда пса и принялся медленно вращать ручку шарманки. Заиграла музыка и грифон завыл. Зрелище было не особенно забавным, но неприхотливые завсегдатаи одобрительно похлопали в ладоши и наградили артистов несколькими монетами. Шарманщик чинно раскланялся, а собака на «бис» сделала книксен. Окончив своё незатейливое представление, артист заказал хлеба, сыра и устало уселся в дальнем углу. Гриффон улёгся у его ног, время от времени, ловя пастью куски, бросаемые хозяином.
— Как улов? — бесшумно подсевший к столу юноша, кивнул на шляпу с монетами.
— Пять монет. Неплохо, для такого захолустья, — хмыкнул шарманщик.
— Не обижайтесь на моё любопытство, — юноша прищурился, — а сколько из этого получит собака?
— Собака? — изумился шарманщик. — Как сколько? Пожрёт досыта, вот ей и хорошо.
— Это, по-вашему, справедливо? — казалось, собеседник искренне недоумевает.
— Разумеется, дружок. Во-первых, я человек, а во-вторых, шарманка-то моя. Да и зачем собаки деньги?
— Если я правильно понимаю, — не унимался молодой человек, — Вы считаете себя, в некотором роде, высшим существом, обладающим, к тому же, средствами производства?
— Ну, типа того, — шарманщик начал терять нить разговора.
— А, если предположить, что собака отберёт у Вас шарманку? Что тогда?
— Да кто ж ей даст, — захохотал шарманщик, представив себе эту нелепую ситуацию, — Я вот её, — и он продемонстрировал огромный грязный кулак.
— Хорошо, но для десятка собак это же не проблема?
— Это уж как пить дать, — шарманщика явно забавляла беседа. — Только кто же им объяснит? Ну, типа, что они смогут без человека прожить?
— Я знаю кто, — юноша положил руку на плечо шарманщику и несколько секунд пристально смотрел ему в глаза. Затем, не прощаясь, встал и вышел вон.
— Студент из Германии, — пояснил подошедший трактирщик. — Давно тут ошивается, пристаёт ко всем с дурацкими вопросами. Карлом зовут. Карл Маркс, кажется. Дурачок, конечно, но безвредный…
В середине мая старшее поколение, как всегда, до осени уезжало на дачу.
— Водичка колодезная, воздух, яйца настоящие, картошечку посадим, — трещала без умолку Клавдия Ивановна, вручая ключи от городской квартиры внучке Наталье. — Вам, молодым, таких вещей ещё не понять. Так, что живите тут, за всем присматривайте. И, смотрите, — это она уже Натальиному мужу Борису, — не хулиганьте тут, соседи у нас люди нервные.
Наталья с супругом честно кивали и преданно смотрели во все глаза. Хозяйка, шумно дыша, стала спускаться по лестнице.
— Натусик, одна просьба, — муж Клавдии Ивановны наклонился к уху племянницы и что-то прошептал ей.
— Что он сказал? — спросил Борис. — Поливать любимый кактус?
— Не трогать какую-то собачку в книжном шкафу, — беззаботно рассмеялась Наталья.
— Не трогать собачку, собачку-кусачку! — радостно завопил её супруг и закружился по комнате. — На пять месяцев у нас своя квартира!
— И собачка, которую нефиг трогать, — откликнулась Наталья, распахивая стеклянные дверцы шкафа.
Там, действительно, стояла фарфоровая фигурка гончей.
— Никому не говори, — заговорщицки подмигнула ей Наталья и поцеловала в чёрный холодный нос…
Вечером у Бориса разболелся зуб. К ночи боль стала невыносимой, и пришлось ловить машину, ехать в дежурную поликлинику, что бы удалить его.
— Гадфская фобака, — прошепелявил муж, когда они вернулись домой. Он верил в чёрных кошек, цифру тринадцать, упавшие ложки и прочие приметы.
— Собачку, долой! — бодро откликнулась Наталья и, подойдя к шкафу, повернула фигурку носом к книжным корешкам.
Через час с потолка потёк кипяток. Соседей сверху дома не оказалось. Вызывали МЧС, участкового, носились по квартире с тазами и тряпками.
— Но мы же в этом не виноваты, — устало плюхнулась в мокрое кресло Наталья, когда всё закончилось.
— Фобака. — Борис мрачно указал на повёрнутую к ним хвостом фарфоровую гончую. — Фука!
Наталья, задумчиво, опять развернула собаку мордой в комнату и осторожно подышала на неё, сдувая пыль. Ночью, несмотря на усталость, она не могла уснуть.