Соблазн для Щелкунчика
Шрифт:
Тот взял канистру в руки и начал откручивать крышку.
– С детства люблю запах бензина! – признался он.
– Не надо! Я все понял! Расскажу, всю правду расскажу. И чего ради я из-за чьих-то проблем буду здесь париться!
– Разумно, – согласился «добряк». – Вопрос у нас один: кто тебе дал указание врать?
– Полич! Виктор Павлович Полич! Это он мне сказал. Вроде бы чтобы помочь Перевалову. А мне что? Я всегда готов руку помощи протянуть!
– Да, ты, жила, протянешь. Жди! – усмехнулся «добряк». – Ладно, живи! Но о нашем разговоре молчи,
– Буду нем как рыба, – заверил Коровин, для пущей убедительности приложив палец к губам. – А вы что, собираетесь сдать меня суду?
– Вот придурок! – хохотнул «интеллигент». – Мы тебе не судебные приставы. Так, небольшую проверку осуществляем, в интересах частных лиц, имена которых тебе знать необязательно.
Мужчины пошли к выходу, но «добряк», вдруг вспомнив о чем-то, вернулся и от души наподдал ногой Коровину прямо в солнечное сплетение.
Владислав задохнулся и несколько мгновений не видел перед собой ничего, кроме больших радужных колец. Когда он обрел возможность выражать свои мысли словесно, он только выдохнул:
– Ну а теперь-то за что?
– За то, чтобы ты, падла, не врал перед судом! – внушительно заявил «интеллигент» на прощание.
Двигаясь как сомнамбула, Марина подошла к окну. Осень еще не вступила в свои права, и зеленое марево деревьев, не тронутое позолотой, по-прежнему ласкало взгляд. В последние погожие дни, которые уже совсем скоро наполнятся затяжными дождями, не верилось, что лето ушло безвозвратно, что все осталось позади…
«Нельзя ничего вернуть. Невозможно что-то изменить», – стучало в висках. Так какое ей дело до буйства природных красок за окном? Какая теперь разница в том, какое сейчас время года? Лето. Осень. Зима… Зачем считать, когда истекут положенные ей девять месяцев, если это срок ежедневной пытки. Каждый день, каждый час она будет помнить о том, что дитя, которое она носит под сердцем, является не благословенным даром любви, а плодом сиюминутной страсти, похоти, греха… Нет ничего проще, чем обратиться в медицинское учреждение и исправить ошибку. Но если бы с такой же легкостью можно было вернуть утраченную любовь…
Она добилась свидания с Сергеем на следующий же день после того самого рокового признания им своей вины. Ей казалось, что ситуация поправима, что ее мужем руководило необъяснимое упрямство, блажь, и стоит ей увидеться с ним, поговорить, как он тотчас же заберет свои слова обратно. Он не может поступить по-другому, ведь он же любит ее. А она жизни не представляет без него. И у них будет ребенок!
Сергей выглядел измученным и почему-то старым. Он старательно прятал глаза и, казалось, совершенно не был расположен к разговору.
– Зачем пришла? – вместо приветствия спросил он.
Марина опешила, но, понимая, что только ее мягкость и сострадание могут дать хоть какой-то результат, взяла себя в руки.
– Я люблю тебя, Сережа. Я очень переживаю из-за тебя.
– Вот как? – в его голосе звучала ирония.
– Конечно… Ты же знаешь, как ты мне дорог. Я приму тебя любого, больного или здорового, виновного или невиновного. Пусть все отвернутся от тебя, пусть смеются и показывают пальцем… Ты нужен мне любой. Скажи, зачем ты сделал это вчера?
– Что сделал?
– Ты сам знаешь… Заявил о своей виновности. Не было никакой нужды делать это. Елизавета Германовна что-то говорила о новых фактах. Не знаю, как ты, но я ей поверила.
Сергей молчал. На лице его блуждала странная улыбка. Казалось, он хотел выглядеть жестоким и беспощадным, но на самом деле был жалок и раздавлен. Он тер пальцем поверхность стола и старательно отводил глаза в сторону.
– Ты еще можешь все исправить. Я спрашивала у адвоката Дьякова. Он сказал, что ты можешь сделать заявление.
– Я ничего не собираюсь делать!
– Да что с тобой? Что произошло? Ты ни с того ни с сего обидел адвоката, наговорил суду столько всего… Ведь ты на протяжении всего процесса только и твердил: невиновен, невиновен! И вот тебе на! Что случилось?
Сергей безмолвствовал.
– Ну хорошо, – продолжала Марина, – я не представляю, что тобою двигало в тот момент. Но нельзя же быть таким эгоистом! Ты обо мне подумал?
– Вот о тебе я и думал больше всего…
– Очень интересно. Ну и что же ты придумал?
– Я решил тебе не мешать. Ради твоего счастья я готов весь остаток жизни гнить за решеткой.
– О чем ты говоришь? – голос Марины задрожал. – Я люблю тебя, я жду тебя! Почему же ты доставляешь мне столько горя? Чем я провинилась перед тобой? Может, я что-то делаю не так? Тогда скажи, прямо скажи…
– Ты все делала как надо. Я был счастлив с тобой, но сейчас… Прости!
Марину осенило. Ну конечно! Сергей просто не хочет быть для нее обузой. Он знает, что его ждет длительный срок, и не желает, чтобы она ломала свою жизнь ради него. Как это благородно с его стороны!
– Сереженька, милый! Ты, должно быть, решил, что я не смогу тебя дождаться? Дурачок! Я буду ждать тебя столько, сколько нужно. Мне это не будет в тягость… Кроме того, мне это будет несложно, – она смутилась. – Мы будем ждать тебя вдвоем! Я и твой малыш… Я беременна, Сережа!
Петренко вздрогнул. Лицо его стало серым.
– Не говори мне больше ничего. Ты слышишь! – он плохо владел собой.
– Почему? Ты против ребенка? – улыбка застыла на ее лице жалкой гримасой.
– Какая же ты двуличная! Как ты можешь, глядя мне в глаза, говорить такое…
– Но что я такого сказала? За что ты так? – лепетала молодая женщина, а слезы уже струились по ее лицу.
– Ты хочешь правды? Ладно, слушай… Я бесплоден, черт возьми. И это правда на все сто процентов! Что же ты так смотришь на меня? Не ожидала? Думала, что сможешь покрыть свои похождения?
– Сережа, о чем ты говоришь? Это чудовищная ошибка! Такого просто не может быть!
– Еще как может! Я был последней скотиной, потому что скрыл это от тебя. Но я любил тебя! Поэтому и молчал как рыба! Хочешь ты этого или нет, я – бесплодный, как полено. Я – засохшая деревяшка, чертов сукин сын!