Соблазн
Шрифт:
– И починил? – спросил Ипполит Иванов.
– Точно такую сделал. Без обмана. У них там, в космическом пространстве, какой только техники нет, страшно подумать! Они ею буквально кидаются.
– Лучше бы с нами поделились. Мы с такими машинками замечательное бы производство наладили.
– Не хотят, – сказал Ложкин. – Невмешательство у них. Желают, чтобы мы сами. А на самом деле скопидомничают.
Коко обиделся:
– Какое он имеет моральное право судить…
– Погоди, – перебил его Удалов.
– Значит, починил и
– Грех попутал, – признался Ложкин. – Я одну марку сделал. А потом еще одну захотел. Так, на случай обмена. Понимаешь, у Гинзбурга в обмене антивоенная серия лежит, ты ведь знаешь.
– Знаю, – вздохнул Ипполит.
– Пойми меня правильно. Сделаю, решил я, еще одну марку, для Гинзбурга. И ему приятно, и мне польза. Марка ведь не поддельная. Марка настоящая, скопированная на уровне космических стандартов.
– Стыдно, – сказал Иванов.
– Еще как стыдно. Но удержаться невозможно.
– А я вот под дождем пошел к вам марку возвращать.
– И не говори… Ну ладно, сделал я еще одну, а потом вспомнил о Штормилле. Помнишь, что у Штормиллы в обмене лежит? Забыл? Беззубцовый Дзержинский у него лежит!
– Помню, – произнес Иванов.
– Ну, ради этого стоило еще одного Леваневского сделать?
– Погодите. Сколько же вы Леваневских отшлепали?
– Уже все, уже остановился. Что, разве я не понимаю всей глубины моего морального падения?
– Так завтра же Гинзбург своего Леваневского Штормилле покажет. И все, и где ваша честь?
– Вот именно, – сказал Коко. – Где честь?
– Я только Штормилле отнес, – сказал Ложкин. – А гинзбурговскую марку я по дороге потерял. Тебе она на глаза и попалась.
– Ваше счастье, что попалась, – заключил Иванов твердо. – Все равно надо было остановиться.
– Да я и остановился! Я же сегодня приборчик Коко возвращаю.
– И все?
– И все…
– Ну и возвращайте. Немедленно! А Леваневского мы разорвем!
– Вот молодец! Нравится мне этот Иванов, – проговорил Корнелий.
– Погоди с выводами, – ответил Коко.
– Верну. А Леваневского, может, рвать не будем? – спросил Ложкин заискивающим голосом. – Беззубцового Дзержинского я уже в коллекцию положил. Когда еще попадется! Да и ты себе оставь. Марка хорошая, настоящая. До атома.
– Нет, – сказал Иванов уже не так уверенно. – Все равно я обязан проинформировать Штормиллу.
– И расстроишь его смертельно. Он же сейчас живет в наслаждении, что выгодный обмен со мной совершил. А как узнает, что ему делать? Оставаться без Леваневского?
– Конечно, так…
– Постой-ка, – сообразил Ложкин. – Может, ты хочешь на эту машинку взглянуть? Может, тебе еще какая из моих марок нужна? Я быстренько копии сделаю. Задаром. И нет в том обмана и жульничества. Помню, ты консульской почтой интересовался. Интересовался, да?
– Нет, не буду я в этом участвовать, – сказал Иванов.
– А ты и не будешь, – ответил Ложкин. – Только поднимемся ко мне, поглядишь на машинку, чайку попьем. Ладно, а? Я совсем промок. Заработаю из-за тебя воспаление легких, помру еще…
– Если так, то поднимемся, – согласился Иванов.
Хлопнула входная дверь.
7
– Нам бы тоже не мешало чайку выпить, – сказал Коко Удалову.
В мгновение ока галактическая ящерица перемахнула на стол.
Удалов был задумчив. Он несколько раз подходил к окну, прислушивался, не хлопнет ли дверь, а Коко откровенно над ним посмеивался.
– Не спеши, – говорил он. – Твой Иванов уже совращен.
– В каком смысле?
– Изготавливает марки честным способом.
– Он не такой человек, – возразил Удалов. – Он под дождем чужую вещь хозяину понес.
– Это была для него непонятная ситуация. Он знал, что в таком случае положено делать. А в ситуации сомнительной он легко поддался уговорам Ложкина, который чувствует, что морально погиб, и сейчас идет на все, чтобы только нейтрализовать свидетеля.
– Ты рассуждаешь, будто про уголовников, – обиделся Удалов.
– Да какие они уголовники! Обыкновенные люди. Пока соблазн невелик, они честные, а как соблазн перейдет через допустимые пределы, они уже начинают шататься, как тростник на ветру.
– Грустно мне, что ты такого низкого мнения о землянах.
– Почему низкого? Нормального мнения… Кстати, уже одиннадцатый час, спать пора. Послушай, Корнелий, ты мне сделаешь личное одолжение?
– А что?
– Зайди к Ложкину, возьми копирку. Мне ее уничтожить надо. Сам понимаешь…
– Может, ты сам сходишь?..
– Могу, конечно, ты не думай, что я тебя принуждаю. Только вот спина что-то побаливает, радикулит опять одолел…
И пришлось Удалову идти к соседу за машинкой, понимая притом, что хитрец Коко сделал это не случайно: хочет он, чтобы Удалов собственными глазами убедился, насколько моральный облик отдельных жителей нашей планеты оставляет желать лучшего… И Удалов пересек лестничную площадку, злой на Коко, злой тем более на Ложкина с Ивановым. И он, хоть и надеялся в глубине души, что коллекционеры мирно пьют чай, сам себе не верил, и потому, как только Ложкин приоткрыл дверь, Корнелий отстранил его, метнулся в комнату и увидел, как Иванов пытается прикрыть телом машинку, кляссеры, марки, все орудия преступления.
– Не старайся, Ипполит, – произнес Удалов голосом Командора, который застукал Дон Жуана, хотя никакого морального удовлетворения от этого не получил. – Я в курсе.
– Он в курсе, – сказал за его спиной Ложкин. – Этот Коко у него остановился.
– Сдавайте копирку. Нельзя вам доверять…
– Мы только испытывали, – проговорил Ипполит, красный, как свекла, хватаясь за сердце.
– Солидно наиспытывали, – сказал Удалов. – Если вам машинку еще на час оставить, вы за деньги возьметесь или как?