Соблазненная во тьме

Робертс Дженнифер

Его длинные, умелые и все еще влажные пальцы блуждали по моему телу, оставляя за собой покалывающие следы. Я прикоснулась к нему.

– Ты мокрый.

Он тяжело вздохнул, - Прости, Котенок. Мне нужен был еще один душ.

Его голос был низким, усталым, но все же, искренним.

При упоминании слова ‘душ’, в горле пересохло. Мысли о воде, сбегающей по его идеальному телу, и с его прекрасного органа, сводили меня с ума. Мне стало интересно, каким он был на вкус.

– Все в порядке, - прошептала я.

Мой голос был хриплым.

– Что мне сделать, чтобы тебе

стало лучше?

Мою одурманенную похотью голову заполнило множество всевозможных ответов. Меня искушала возможность придерживаться привычной тактики и притвориться, что все было... идеально. Что он был простым парнем, а я - простой девушкой и мы просто хотели друг друга.

Я хотела, чтобы он обнял и поцеловал меня и притвориться, что для моей защиты он сделает все, что угодно. Я хотела притвориться, что он испытывает ко мне хоть частичку того, что я испытывала к нему, и от чего я никак не могла избавиться. Мое сердце ныло. Боль в моем плече и в моих ребрах перекрывалась печалью, поселившейся в моем сердце.

Я больше не могла притворяться. Время мечтаний прошло; нужно взглянуть правде в глаза.

– Да, Хозяин, - я старалась не разрыдаться, - ты можешь сделать многое для того, чтобы мне стало лучше.

Он прижался ко мне, и на мгновение я позволила ему просто быть ближе.

– Ты можешь не продавать меня... я могу остаться с тобой… быть с тобой.

Калеб сильно сжал меня, но не потому что хотел причинить мне боль, а потому что я шокировала его до чертиков. Я и сама была в шоке, но я прошла через слишком многое, чтобы ходить вокруг да около.

Он громко сглотнул, и ослабил хватку.

– Котенок, - его лоб прижался к моей шее, - ты просишь о невозможном.

Я хотела спросить, что именно из этого было невозможным, но знала ответ. Он не мог отказаться от своей мести, но он мог отказаться от меня.

Глава 6

Мэттью изо всех сил пытался сосредоточиться на экране стоящего перед ним компьютера, но пока он печатал, его мысли все время где-то блуждали.

Вне всякого сомнения, Оливия Руис страдала от Стокгольмского Синдрома, оплакивая своего пропавшего любовника, похитителя и агрессора. Но агрессоры нисколько не интересовали Мэттью. Все они были одинаковы.

Мама Мэттью всегда пыталась извиниться перед ним за его избиение тем, что водила его в парк.

Прирожденные агрессоры могли заставить тебя поверить, что они признают свою виновность за то, что натворили, но ровно до тех пор, пока ты не спускаешь им все с рук. Но все же, он бы солгал, если бы стал отрицать - хотя бы самому себе - что способности Оливии в повествовании были весьма... убедительными.

За те четыре часа, что он слушал ее рассказ о ее отношениях с Калебом, он наблюдал за тем, как ее щеки вспыхивали, а кожа заливалась румянцем - и насколько он знал – это говорило о возбуждении.

Как это могло его не затронуть? Да, он стал настолько болезненно твердым, но ему это не нравилось. Кем должен был быть человек, чтобы испытывать сексуальное возбуждение от рассказа жертвы о ее истязаниях?

От

этого ему стало тошно. Ему было не по себе. И, безусловно, эта проблема была для него не новой. У него имелась долгая история его необычных сексуальных предпочтений. И это было одной из причин, по которой в свои тридцать один, он до сих пор не был женат, причем без каких-либо перспектив на горизонте. Он боялся, что кто-нибудь увидит его таким, каким он был на самом деле.

То, что он был один, не означало, что он был одиноким... не совсем. Он был очень занят работой в ФБР. Однако, он частенько задумывался о том, как хорошо было бы возвращаться домой к кому-то, с кем он мог бы поговорить, и не чувствовать себя чудаком - даже если так оно и было на самом деле. Подобное тянется к подобному.

Он был увлечен травмированными и сломленными женщинами, точно так же, как они были увлечены им. И Оливия Руис не была исключением.

По какой-то причине, она тянулась к нему - он интуитивно чувствовал это - но знал, что это притяжение могло быть строго односторонним. Мэттью никогда бы не скомпрометировал расследование дела, никогда бы не воспользовался свидетелем в своих целях, и никогда бы не попытался спасти кого-то, настолько, очевидно сломленного. Он слишком хорошо усвоил этот урок, поэтому впредь занимался только своей работой.

По этой причине в Бюро он числился среди лучших - потому что даже в конце дня на него всегда можно было рассчитывать, он доводил начатое до конца. Он всегда уходил последним, ведь этому ничто не мешало. И никто.

Вернув свое внимание к экрану, Мэттью продолжил печатать рассказ Оливии о времени, проведенном в заточении. В процессе работы, он старался оставаться беспристрастным, но некоторые фразы продолжали бросаться ему в глаза:

– Он заставлял меня выпрашивать еду...

– Неоднократно шлепал меня...

– ... заставлял меня кончать.

Его отчет больше походил на эротический роман, нежели на материалы дела.

Его мысли снова начали уплывать, теперь уже в сторону его последней девушки, той самой, которая не могла кончить, пока он не называл ее шлюхой. И снова он начал твердеть - ХВАТИТ!

Сохранив файл, он решил сделать так необходимый ему перерыв от Оливии и ее, относительно, бесполезных мемуаров, и открыв свой браузер, стал искать дополнительную информацию по Мухаммаду Рафику. Ведь именно он был основополагающим звеном этого расследования.

Со слов свидетеля, Калеб объяснил начало своих взаимоотношений с Рафиком необходимостью убить Владэка Ростровича, также известного, как Дмитрий Балк.

– Почему?
– прошептал Мэттью сам себе и вспомнил комментарий о матери и сестре Рафика.

Они были мертвы?

Не имеет значения,подумал он. Главным в деле был аукцион, все остальное -несущественно.

Тогда почему он не мог выбросить это из головы? Почему эта история казалась значимой? Несомненно, это был мотив, но каким образом он привел к месту проведения аукциона, в Пакистан?