Соблазнённая

Адамс Эрика

Эмилия едва повернула голову в сторону, краем глаза замечая высокую, статную фигуру золотоволосого красавца, приковавшую к себе взгляды большинства присутствующих. Эмилия отвернулась с деланно равнодушным видом и продолжила прерванный разговор с Анной.

– Позвольте засвидетельствовать своё почтение, – донёсся до неё его мелодичный голос спустя некоторое время. Она позволила себе немного помедлить, прежде чем повернулась и с улыбкой посмотрела на подошедшего к ней Лаэрта.

– Чудесный вечер, не правда ли? – попытался завести разговор он, едва отпустил протянутую ему

кисть для поцелуя.

– Возможно, для общества нашего уровня вечер и вправду чудесный, но Вам, привыкшему к забавам иного рода, здесь может показаться довольно скучно.

Небольшой укол сопровождался милейшей улыбкой на её губах.

– Я быстро адаптируюсь, – ослепительно улыбнувшись, заявил Лаэрт.

Трудно было удержаться от того, чтобы не растянуть губы в такой же широкой улыбке ему в ответ. И ей каким-то чудом удалось это сделать, тут же переводя взгляд в сторону, якобы она не находила его общество желанным, и поспешила обратиться с пустяковым вопросом к Анне. Лаэрту ничего не оставалось кроме как попытаться отделать парой шуток и примкнуть к группе других мужчин.

– Между прочим, это самый завидный холостяк во всей округе, – невзначай заметила Анна.

– И что с того? – фыркнула Эмилия, – из элементарной вежливости мне нужно делать вид, будто он интересует меня столь же сильно?

– Я бы не стала упускать такого шанса…

Кто знал, что шанс упущен? Игра только началась. И если хотя бы часть слухов о Лаэрте видна, этот честолюбивый красавец не упустит возможность завоевать взаимность самой желанной девушки.

– Кстати, почему он до сих пор холост? – невинно спросила Эмилия, – может он неопытен в делах сердечных?

– Исключено. Я недавно разговаривала с одной дамой, которой удалось застать в его объятиях одну оскандалившуюся вдову, туалет которой был в явном беспорядке…

– И что стало с той вдовой?

– Её репутация уже была испорчена задолго до того, так что она вполне могла себе позволить ещё одну интрижку. Что же касается Лаэрта, для него подобные слухи лишь на пользу.

Вот значит как… Молод, хорош собой, холост, подаёт большие надежды в политике – щелкали одна за другой костяшки счетов, повышая ценность Лаэрта в глазах не только Эмилии, но и доброй половины женского общества.

Наверняка, некоторые мамашки уже похлопотали о том, чтобы пригласить его на чай или даже на званый ужин. Лёгкая досада сменилась усмешкой. А я вот поступлю с точностью до наоборот, подумала Эмилия, обращая внимания на подошедшего к ней мужчину, пригласившего на танец. Танцевать она любила, отдавалась этому занятию целиком и полностью, растворяясь в музыке и лёгких па, делающих её по-настоящему счастливой и полной жизни. Глаза начинали сверкать ещё ярче, а на щеках начинал играть волнительный румянец. И если бы того позволяли приличия, она бы весь вечер кружилась в танце, сменяя лишь партнёров, одного за другим. Но нужно было отдать должное и хозяевам дома, распоряжавшимся тем, как именно протекает вечер.

Гости потянулись к столам с выпивкой, пробуя разлитое по бокалам спиртное, а после разделились на несколько групп по интересам. Кто-то из гостей предложил Анне сыграть

на фортепиано, поначалу она отказывалась, но всё же уступила просьбам и села за инструмент, заставив всех замолкнуть в ожидании момента, когда из-под её пальцев заструится музыка.

Анна всегда преображалась, играя на фортепиано. Её пышная фигура переставала отвлекать внимание и, казалось, она тоже преисполнялась неким воодушевлением и чувством прекрасного, как и её лицо, становившееся гораздо более красивым. Она словно околдовывала гостей, играя с чувством даже самые расхожие и избитые мелодии, придавая им глубину и новое звучание, на которое невозможно было не откликнуться. Так и сейчас, слушая музыку, Эмилия чувствовала, что сердце сладко замирает на мгновение и словно приподнимается ввысь.

– Вот уж не думал, что вы способны сопереживать музыке столь сильно, – раздался над ухом голос, заставивший её вздрогнуть.

– Вы всегда подкрадываетесь исподтишка? – Эмилия повернула голову к Максимилиану.

– Только к вам и только надеясь застать врасплох.

– Что ж, вам это хорошо удаётся, – пришлось признать Эмилии.

Очарование момента пропало, и ей ничего не оставалось как переключить своё внимание на мужчину, стоявшего рядом, опиравшегося на свою трость. На этот раз он изменил своей любви к чёрному, облачившись в тёмно-серый костюм с синей рубашкой. Светлые глаза Максимилиана как всегда смотрели пристально, а в тёмных зрачках отражалось пламя свечей, придававшее им какой-то демонический блеск.

– А вы не играете, Эмилия?

Эмилия стояла позади толпы собравшихся в этой зале, присоединившись к ним в последнюю очередь, а Максимилиан, очевидно, двинулся следом за ней. Потому сейчас они могли беседовать за спинами собравшихся, не опасаясь косых взглядов. Он говорил вполголоса и ей пришлось сделать то же самое, чтобы не привлекать излишнего внимания остальных посторонними разговорами.

– Играю. Но не стану этого делать.

– Потому что боитесь выглядеть провально после подобного выступления вашей приятельницы?

– А вы всегда задаёте не те вопросы, какие следует?

– Что по-вашему я должен был спросить или сказать вам? Завести разговор о погоде или ценах на сырьё? Думаете, я этим ещё не сыт по горло и мне интересно в сотый раз на дню слышать одно и то же, но из разных уст? Тем более, что от вас хочется услышать нечто иное.

– Что же, например?

– Удивите меня, – усмехнулся мужчина.

Эмилия едва не расхохоталась, он слишком быстро перехватил инициативу. И стоило признать, что с самого начала она принадлежала только ему.

– Зачем вам трость?

– Разве это не очевидно?

– Я спрашиваю не об очевидном, а о том, зачем вам она? Не думаю, что при помощи неё вы пытаетесь уменьшить хромоту. Навряд ли вас волнует мнение общественности на этот повод.

– Может быть, я пытаюсь выглядеть более презентабельно вместе с ней не в глазах большинства, а всего лишь в одной известной паре глаз? – лёгкая ироничная усмешка без привычной презрительности изогнула губы Максимилиана, словно он иронизировал не сколько над Эмилией, а сколько над самим собой.