Соблазненные луной
Шрифт:
Онилвин обошел Аблойка, как обходят кучу мусора на улице. Он молча протянул ко мне руку, и я не сделала попытки уклониться. Ничего не поделаешь, его прислала королева. Кроме того, потрогать кольцо еще не значит залезть ко мне в постель. Я надеялась переубедить королеву насчет Аблойка и Онилвина. Хотя бы одного из троих ею присланных мне придется принять, и как ни странно, лучшим из них оказался Аматеон. От чего я задумалась о критериях, по которым она подбирала мне стражей. Если я найду слова, чтобы вопрос звучал не слишком оскорбительно, я ее спрошу. Я подала руку Онилвину, и когда его пальцы задели кольцо, меня
– Больно. На самом деле больно, – выговорил он.
Я потерла рукой живот, хотя потереть хотелось ниже, не живот у меня болел словно открытая рана.
– Никогда так больно не было. Ни при первом прикосновении, ни вообще.
Глаза у Онилвина выпучились как у испуганной лошади, сплошные белки.
– Почему оно так?..
– Видимо, оно на каждого реагирует по-своему. – Баринтус повернулся к Дойлу. – Это тоже новое свойство?
Дойл кивнул.
Онилвин попятился от меня, сжимая руку другой рукой. Я подумала, только ли пальцы у него болят, или он тоже подавляет желание зажать другое место?
– Кэрроу, – позвал Баринтус и махнул ему вперед.
Кэрроу не медлил и подошел ко мне все с той же улыбкой, знакомой чуть не с рождения. Как и Гален, он не держал камень за пазухой, вот только в отличие от Галена на лице у него отражалась только добродушная ирония. Улыбка у него была заменой надменности Холода или непроницаемости Дойла.
– Можно? – спросил он.
– Конечно. – Я протянула ему руку, и он ее взял.
Рука Кэрроу скользнула по кольцу – и ничего не произошло. Только ощущение его теплой руки – и все. Кольцо между нашими пальцами осталось холодным и мертвым.
Всего на миг разочарование проглянуло сквозь улыбку, разочарование такое острое, что глаза Кэрроу потемнели почти до черноты, словно в них сгустилась ночь. Но он собрался, прикрыл глаза длинными ресницами и, поклонившись, поцелован мне руку. Он шагнул назад как ни в чем не бывало, но я могла представить, чего стоила ему эта видимая легкость.
Все головы повернулись к Аматеону – оставался только он. Смотреть на него было больно, настолько внутренний раздрай исказил красивые черты. Ясно было одно: он не хотел трогать кольцо. Не хотел знать. У него были желания, как у всякого мужчины, и единственный путь из ловушки, в которую загнала своих стражей королева, лежал перед ним. Но Онилвин отлично все выразил: для Аматеона утолить свой голод со мной, воплощавшей, по его представлениям, всю глубину падения сидхе, было едва ли не хуже, чем насильственное воздержание.
– Что ж, по своей воле мы бы такого не сделали, Аматеон. Но будем играть по правилам. – Я пошла к нему, и лицо у него заострилось от ужаса. Как будто ему хотелось сбежать, а бежать было некуда. Королева везде бы его нашла. Королева Воздуха и Тьмы, она нашла бы его везде, где хоть на минуту сгущается ночь. В конце концов она находит всех.
Я остановилась на расстоянии вытянутой руки, боясь сделать еще шаг. Меня саму пугал страх на лице Аматеона, в его сгорбленных плечах. Словно само мое присутствие оказалось для него пыткой.
– Я не стала бы тебя заставлять, но не мы решаем.
– Решаем не мы, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.
Я покачала головой:
– Да, не ты и не я.
Он собирался у меня на глазах.
Он перевел дыхание, и голос у него почти не дрожал:
– Я готов.
Я протянула ему руку словно для поцелуя. Он помедлил всего мгновение, взял мою руку, и как только пальцы коснулись металла, магия теплым ветром ударила в нас.
Аматеон отдернулся, словно его обожгло. Глаза испуганно раскрылись – но ведь ему не было больно. Ему было так же приятно, как и мне, что угодно поставлю.
– Кольцо удовлетворено, – подытожил Баринтус. – Пора позвать эту женщину, пусть она нами займется. Королева требует, чтобы мы выглядели безупречно.
– Что с ним будем делать? – Дойл кивнул в сторону Аблойка, так и стоявшего на коленях со счастливой, хоть и кривоватой ухмылкой.
– Поставим подальше от принцессы. А, мы же привезли плащи для крылатых. – Он поглядел, как Шалфей и Никка выпутываются из своих пледов, а Усна подает им плащи. – Очень хотелось бы услышать, как вы станете докладывать об этом королеве.
– А что, королева запретила тебе нас расспрашивать? – спросил Дойл.
– Нет, но объявила, что о подобных событиях следует сообщать ей первой. – Уголок губ у Баринтуса дернулся, словно он пытался сдержать улыбку. – Королева Андаис подозревает, что мы от нее что-то скрываем.
– Мы – это кто? – спросила я.
– Весь двор, по-видимому, – сказал он, и прозрачное веко опять мигнуло. При дворе что-то произошло – или происходило, – что здорово тревожило Баринтуса.
Мне хотелось узнать, в чем дело, но спросить я не решалась. Спрашивать при Онилвине и Аматеоне – все равно что при Келе. Что бы мы ни сказали, все станет известно приверженцам Кела. Черт побери, Онилвин и Аматеон и были его приверженцами. С какой стати королева шлет их в мою постель? Есть у нее разумные основания или просто ее специфическое безумие вышло на новый уровень? Я не знала и не могла спросить при ее собственных и Келовых шпионах. Ни тем, ни другим нельзя было слышать, как я обвиняю королеву в безумии. Все это и так знают, но вслух говорить нельзя. Никто и не говорил. Разве что в узком, очень узком кругу.
Я обвела взглядом новых и прежних своих людей. Шалфей завернулся в золотистый шерстяной плащ и казался теперь словно выплавленным из густого меда. Крылья за спиной горели цветным витражом. Шалфей моим не был. Сидхе он теперь или нет, все равно он привязан к королеве Нисевин, а Нисевин мне не друг. Союзник, пока я ей угождаю, но не друг.
Аматеон прятал от меня глаза. Онилвин взглянул на миг, но тут же испуганно отвел взгляд в сторону. Укус кольца ему не доставил удовольствия, и мне тоже, если начистоту. Усна помогал Никке надеть роскошный красно-фиолетовый плащ, закалывая серебряной застежкой с опалом. Он не видел, что я на него смотрю, – слишком увлеченно острил на тему Никкиных крыльев. Кэрроу словно отделился от прочих, он с нами не останется. Королева не даст бесполезному стражу околачиваться возле меня.