Соблазнитель
Шрифт:
– Перестань, – сказал я, – разве ты не понимаешь, что никакое лекарство не поможет? Неужели ты и в самом деле, окончив два курса, научился лишь тому, что таблетка или укол могут избавить от страха, который тебя охватил? А Луция? Что с Луцией?
– Луция уехала с родителями на три недели в Болгарию.
С Луцией он встречался год и, похоже, они уже спали друг с другом. Да, с Луцией все было в порядке. Но Луция уехала, и он хотел попробовать с другой.
Я отстранил его от своих колен, встал с кресла, зажег свет.
– Ты дурак, – сказал я. – Почему ты хотел что-то сделать вопреки своей воле, вопреки внутреннему желанию, считая, что мужчина должен иметь много женщин? Неужели ты думаешь, что нет мужчин, для которых иметь одну женщину – это все равно, что иметь их всех; и что верность женщине является чем-то позорным для мужчины? Живя с женщиной, мы учимся вместе с ней нашей собственной любви, создаем собственную неповторимую поэзию. Историю только
– У тебя было много женщин, – сказал он. – Я знаю, что ты много раз изменял матери.
– Действительно, – признался я, – но разве из-за этого я стал лучше, совершеннее?
– Все это красивые слова, отец, а я изучаю медицину. Говори со мной немного иначе, а то я тебе не поверю. Не корми меня поэзией, если я знаю, как действует сильбестрол.
– Хорошо. Ты очень устал, учишься дни и ночи. Живешь в общежитии; догадываюсь, сколько раз ты не ел завтраки, обеды и ужины. Ты стал похож на скелет. Тебе хотелось это пережить в лесу – быстро, раз, два: боялся, что кто-то вас может увидеть. Дай слово, что в течение полугода ты не прикоснешься и не попытаешься это сделать ни с какой другой девушкой. Подожди Луцию. А я тебе клянусь, что, если за полгода у тебя ничего не изменится, я с тобой схожу к самым знаменитым врачам. Поверь мне еще раз, так, как ты всегда мне верил.
– Хорошо, – сказал он и вышел, прихрамывая.
Он снова уехал, а я пережил ужасный месяц, пугаясь, когда приходил почтальон или раздавался телефонный звонок, представляя себе как в телевизионных известиях скажут, что где-то там, в каком-то городе, какой-то студент выпрыгнул из окна общежития, не выдержав собственного позора. Я дрожал от беспокойства и десятки раз выводил из сарая машину, чтобы поехать к сыну, выслушать его признания, посоветовать, заставить что-то делать. Я ничего об этом не сказал жене, поскольку мне казалось, что интимный мир мужских переживаний уже взрослого сына может только прибавить ей забот, тем более, что она бессильна чем-то помочь ему. Мне представлялось, что я как мужчина должен нести ответственность за проблемы сына. Впрочем, в это время я начал чувствовать к жене нечто вроде легкой неприязни, так же как и к дочери, и к Зофье, которую я перестал навещать, и к Розалии – я даже на прогулку по лесу ходил по совсем другим дорожкам, лишь издали услышав топот копыт ее жеребца. Запах тела моей жены раздражал меня, а когда ночью ее пальцы влезали под мою пижаму, мне казалось, что это хищные когти, которые через мгновение меня растерзают. «Отстань от меня, – говорил я со злостью, – ведь ты знаешь, что я думаю о новой книге». И вставал с кровати, чтобы лечь на диван в своем кабинете. В темноте я слышал шепот сына, чувствовал на ладонях жесткую щетину его мужских щек, думал о страхе, который где-то далеко мучает моего мальчика.
Я совсем не мог писать и в этом обвинял своего сына. По какому праву – спрашивал я себя – он пришел ко мне с такой проблемой? Разве я в подобной ситуации просил совета у своего отца? А разве тот с такими признаниями шел к деду? Каждый из нас должен был бороться сам с собой и побеждать свой страх, и либо тонул, либо доплывал до берега. Поистине, они как золотистые цапли, которые хотят постоянно использовать наши мысли и наши чувства, а одновременно прикидываются, что они лучше и умнее нас. Мы должны быть для них как эти пресловутые пеликаны и из собственного сердца вырывать куски мяса, чтобы они ими питались. Это наша вина, что мы всегда в них видим маленьких детей и охраняем их полет над бездной.
А он долго не приезжал и не писал. Уршула, как обычно, каждое воскресенье прибывала из интерната и привозила с собой множество вопросов, которые якобы услышала от других. «Подружки просили меня, чтобы я тебя спросила, следует ли жить с парнем до свадьбы, пробовать со многими, а выйти за того, с которым это получается лучше всего, или ждать, пока не выйдешь замуж?» Раньше я наверняка объяснял бы ей долго и исчерпывающе, указывая на различные аспекты явлений, их многозначность, относительность и диалектику. А теперь я взрывался от злости. «Не знаю, – кричал я Уршуле. – Ничего не знаю! Или то, что знаю, касается одного меня. Вы привыкли, что все можно получить по рецепту, в растворяющихся таблетках, приятных на вкус, как новый полопирин. Достаточно пойти за советом к хорошему специалисту, а он этот совет запакует в легко перевариваемую порцию предписаний. Мы сметаем пыль с дороги, по которой вам придется идти, убираем даже самые маленькие камушки, чтобы кто-нибудь из вас не споткнулся. Но по одному вопросу мы не сможем вам ничего посоветовать и дать однозначный ответ, – махал я пальцем перед ее носом. – Мы не можем вас защитить от любви, которая похожа на джунгли, полные диких и кровожадных зверей. Каждый сам должен пройти через эти джунгли, проглотив свою порцию болотной воды и грязи, пыли и крови. Ложись в постель с каждым, кто тебе понравится, и увидишь, как тебе тяжело придется. Жди со своей невинностью избранника, единственного и любимого, но и это тебя не спасет от проблем. Нет универсальных таблеток с апельсиновым вкусом. Все является правдой и одновременно ложью. Каждая тропинка через эти джунгли ведет к цели, и она же может завести в никуда. Тебе самой придется прожить свою жизнь, хватит клянчить и использовать своих родителей».
«О, Господи, что с тобой происходит, Генрик? – спрашивала моя жена. – Может, тебе стоит посоветоваться с врачом?»
«К психологу? К психиатру? В бордель? – кричал я. – Или повеситься, выпрыгнуть в окно, врезаться в дерево на одной из моих машин? Medice, cura te ipsum [39] ».
И я шел в ангар, чтобы подготовить к спуску на воду свою яхту, поскольку уже была весна. Я чистил корпус наждачной бумагой, клубы мельчайшей пыли раздражали мою слизистую оболочку, запах лака вызывал головную боль. А сын написал два раза несколько ничего не значащих фраз и, как обычно, просил денег.
39
Врач, исцелись сам (лат.).
«Говорят, один только медицинский учебник может стоить пятьсот злотых», – объясняла мне жена и высылала ему деньги.
Наконец сын приехал. Я внимательно наблюдал за ним во время обеда. Он был таким же нервным и худым, бледным, с темными кругами под глазами. «Почему он ничего не унаследовал от матери, которая во многом человек пикнического типа? [40] Пикникам легче жить», – думал я, критически разглядывая его.
Вечером я ждал сына в кабинете, вышагивая из угла в угол и покуривая сигареты. Наконец, когда нервное напряжение, как мне казалось, достигло предела, я пошел его искать. Он лежал на диване в своей комнате на втором этаже и читал книгу при свете настольной лампы.
40
Согласно концепции немецкого психиатра Э. Кречмера, разработавшего типологию характеров, свойственных трем различным типам строений тела, людям пикнического типа свойственны коренастая, широкая фигура, круглая голова, выступающий живот, широкая грудь, повышенное жироотложение. Психологически это добродушные, открытые люди, очень общительные, эмоциональные. У них естественные, плавные движения, им чужда резкость и порывистость. Они умеют слиться с окружающей средой, мягки, умело избегают конфликтов. Им свойственна некоторая беззаботность, любовь к физическим удовольствиям.
– Читаешь? – спросил я наивно.
– Да, – пробормотал он, не отрывая глаз от книги.
– А что читаешь?
– Тебе будет неинтересно. Эндокринология. Самый новый учебник.
Я уже закрывал дверь, когда он, наконец, оторвался от книги и сказал:
– Я получил премию ректора. Две тысячи злотых.
– Прекрасно, – ответил я.
– Ага, – вспомнил он, – мне надо подготовить реферат о ятрогенном [41] действии. Найди мне, если у тебя есть время, какие-нибудь примеры из художественной литературы. Знаешь, о чем речь? К примеру, человек должен идти на операцию, а тут приходит его приятель и рассказывает, что кто-то там умер под ножом с такой же точно болезнью. Или приходит священник и говорит: «Исповедуйся, сын мой, ведь никогда ничего неизвестно». Только чтобы это не были слащавые и сентиментальные истории, не хочу, чтобы ассистенты надо мной издевались. Дело в том, что писатели – их постоянная тема для шуток. Последнее время они насмехались над одним «корифеем», который в своем романе советовал ссорящейся супружеской паре завести ребенка, якобы это сцементирует их семью.
41
Ятрогения (от греч. iatros – врач, genesis – происхождение) – психическое заболевание, вызванное травмирующим высказыванием или поведением врача. Автор ошибочно называет так все внушенные, связанные с заболеваниями, страхи. – Прим. ред.
– А не сцементирует? – спросил я.
– Конечно, нет. Профессор говорит, что это еще больше усилит разлад. Конфликты переносятся на ребенка. Возможно, формально иногда такие супруги не разводятся, но ребенок вырастает в аду взаимных претензий родителей и потом часто нуждается в лечении. Лучше, чтобы они разошлись, а не рожали ребенка.
– Может, он и прав, – согласился я и пошел к себе.
На следующее утро я предложил ему поплавать на яхте, которую я уже спустил на воду.
Запах воды, красота озера, ветер, тормошащий волосы, ощущение шероховатости шкота в руке делают меня более откровенным и смелым. Я спросил: