Соблазнительница
Шрифт:
Они добрались до Чезвика и повернули к югу, переехали через реку Кью и двинулись вдоль берега на юго-запад, в глубину сельской местности. Когда дома остались позади, яркость летнего утра окутала их, и по-прежнему казалось, что разговаривать не нужно — не нужно праздной болтовней заполнять волшебные мгновения.
Но кое-что изменилось. Она подсчитала дни — четырнадцать прошло с того рассвета, когда она расхрабрилась и бросила ему вызов в его холле. До того момента она чувствовала себя обязанной беседовать, поддерживать между ними какие-то светские контакты.
Многое
Вчерашняя беседа в парке дала ей богатую пищу для размышлений. То, что он стремится отсрочить их окончательное сближение, в то время как его — и ее тоже — терзает желание, казалось ей поначалу таким поразительным и непонятным, что ей пришлось немало поломать голову, преж де чем она убедилась, что правильно определила стоящие за этим причины.
Как только она поняла, что могут быть всего две причины и ни одна из них не была, по ее мнению, достаточной, чтобы оправдать еще одну неделю отсрочки, она отнюдь не упала духом — напротив, приободрилась в ожидании, решив довести его теперь ненужное ухаживание до конца.
Хотя он и отрицал, что на него влияет их долгое знакомство, но до какой-то степени это можно принять за правду. Он всегда смотрел на нее так же, как на своих сестер и прочих особ женского пола: их следовало защищать от всевозможных опасностей. Она знала: светские волки рассматривались как потенциальная опасность. Пусть теперь Люк ждет, что она станет его женой, и имеет четырнадцать дней, чтобы привыкнуть к этой мысли, — тогда ничего удивительного нет в том, что его определение опасности простирается и на него самого и его волчьи, при иных обстоятельствах достойные осуждения, желания.
Бедняга, он просто сбит с толку — попал, как говорится, впросак из-за своих прирожденных инстинктов мужчины-воина. Это она понимает: помнится, кое-кто из ее кузенов вот так же разрывался на части. Воистину оба попались в собственную ловушку.
Смеяться здесь не следует — все они слишком серьезно относятся к таким вещам. И потом, если она хочет заставить его отбросить свою рыцарскую щепетильность, стало быть, приводить его в ярость — самое последнее дело.
Вторую причину она понимала еще лучше. Простой случай упрямой мужской воли. Он с самого начала заявил, что для того, чтобы свет их принял, им понадобится четыре недели ухаживания на глазах у всех. И то, что они явно преуспели в этом за две недели — свидетельством тому было одобрение всех пожилых матрон на прошлом балу, — никак не может повлиять на его решение.
Она и не собиралась с этим спорить — как только они поженятся в июне, она получит то, что ей нужно от этого замужества.
Но их свадьба в ее сознании не равнялась их близости. Последнее может предшествовать первому, как часто и бывает на деле. Они приняли решение, и общество его одобрило, пока они не будут выставлять это напоказ, ни общество, ни их семьи и глазом не моргнут.
И она не сомневалась, что Люку это известно — будет известно, если он сочтет за труд обдумать все объективно. Но, учитывая, что им движут инстинкты и воля, сейчас объективность явно была ему недоступна.
Значит, ей поневоле придется взять все в свои руки. Привести их затормозившееся ухаживание к удовлетворительному концу, приблизить его пьесу к последней сцене — той, от которой он так неожиданно отказался. Не знай она точно, что он ее хочет — хочет так же, как и она его, — она не смогла бы думать об этой задаче со спокойной уверенностью, которая теперь воодушевляла ее.
— Вот он.
Слова Люка оторвали ее от размышлений. Взглянув вперед, она увидела две башни Хайтем-Холла, поднимающиеся над деревьями. Каменная ограда шла вдоль аллеи. Проехав еще немного вперед, они оказались перед открытыми воротами.
Дворецкий, грумы и лакеи уже ждали их около парадного входа. Люк кинул поводья груму и спустился на землю. Потом помог спуститься Амелии. Несколько мгновений, пока слуги леди Хайтем суетились вокруг, отвязывая багаж от задка кареты и внося его в дом, Люк крепко удерживал ее рядом с собой, чуть ближе, чем позволяют приличия. С мрачным выражением лица он посмотрел на нее.
— Ведь вы согласны, не так ли? — Он впился в нее взгля дом. — Никаких продвижений вперед, по крайней мере на этой неделе.
Она весело ему улыбнулась. Будь они одни, она прижалась бы к нему и поцелуями прогнала его тревоги, наверное, даже хорошо, что вокруг люди. Подняв руку, она погладила его по щеке.
— Я же сказала — перестаньте волноваться. — Повернувшись к дому, она добавила: — Вам совершенно нечего бояться.
Выйдя из кольца его рук, она направилась к парадному подъезду. Он некоторое время смотрел ей вслед, потом она услышала скрип его сапог и почувствовала его взгляд на своей спине. Он шел за ней. Губы ее изогнулись в улыбке. Он не поверил — и не поверит — ей; к несчастью, он слишком хорошо ее знает.
Подняв голову, она взошла по ступеням, обдумывая еще один жгучий вопрос, который у нее оставался: как ей соблазнить того, кто благодаря своему легендарному успеху все на свете уже видел?
Глава 8
Нужно будет подготовиться. Придется захватить его врасплох.
Они приехали в хорошее время — был почти полдень. И вместе с Люком, шедшим за ней по пятам, она вошла в гостиную, где хозяйка занимала тех, кто уже приехал.
— Мама и леди Калвертон еще едут, — ответила Амелия на вопрос леди Хайтем. — Меня привез в своей коляске Люк.
Ее светлость просияла и похлопала по стулу рядом с собой:
— Садитесь же, милочка, вы должны поведать мне ваши новости!
Амелия села, пряча усмешку, в то время как Люк холодно проигнорировал лукавый насмешливый взгляд ее светлости. Он склонился над ее рукой, после чего подошел к группе молодых джентльменов, столпившихся у окна. Амелия не возражала против его ухода. Она много раз бывала на приемах в загородных поместьях и знала распорядок не хуже, чем он.
Леди оживленно болтали. Прибывали все новые гости. Кареты Калвертонов и Кинстеров подъехали как раз к позднему ленчу.