Соблазнительница
Шрифт:
— Я все это уже видела.
— В таком случае где тут сад? Может быть, нам удастся найти то дерево, с которого я свалился, когда был здесь в последний раз?
Она показала на дорожку, уходящую налево.
— Уверена, что сливы уже созрели.
Он пошел за ней.
— Я собираюсь испробовать вовсе не сливы.
Не останавливаясь, она бросила на него надменный, вызывающий взгляд.
Он улыбнулся.
Сад был раем для соблазнителя — большие старые деревья в густой листве, окруженные высокой каменной стеной, — он был достаточно далеко от дома и дорожки, ведущей
Здесь, среди деревьев, их нельзя было увидеть, не войдя в сад. Амелия оказалась права — сливы уже созрели. Люк сорвал одну. Увидев, что Амелия смотрит на него, протянул ей ягоду, себе сорвал другую.
— Замечательно.
Он откусил кусочек и посмотрел на Амелию; она опять оказалась права — нагретый солнцем плод был божествен. Она проглотила сливу, закрыв глаза в предвкушении; красный сок окрасил ее губы.
У него дух захватило, на мгновение он ослеп. Наконец, вздохнув, он поднял голову и увидел у нее за спиной венчающее сад великолепное для их целей сооружение.
Это была маленькая беседка, которую поставили в центре сада для любителей уединения. Сад раскинулся на склоне холма, и из беседки открывался вид на дальние поля и реку, но деревья, окружающие ее, скрывали этот домик от любопытных глаз.
Многие виллы Мертонов строились джентльменами для своих любовниц! Люк с радостью воспользовался удачными затеями предшественников, но при этом не мог сказать, дол го ли он выдержит, не прикасаясь к своей прекрасной спутнице, и хотя трава под деревьями высокая и густая, а упавших плодов еще мало, цветные пятна на дамском платье стали бы весьма красноречивым свидетельством их занятий.
Он кивнул на беседку. Говорить ему ничего не пришлось — ей не терпелось так же, как и ему. Амелия пошла вперед. Подобрав подол платья, она поднялась по трем низким ступеням, улыбнулась, вошла и уселась на мягкий диван, поставленный так, чтобы можно было любоваться пейзажем.
Она посмотрела на Люка вопросительно и с вызовом. Он секунду помедлил в дверях, а затем шагнул к дивану.
Но было не так, как она ожидала. Он не сел рядом с ней — он уперся коленом в подушку, обхватил ладонями ее лицо и впился в нее губами.
Он был не склонен вести вежливые игры, притворяться, будто между ними еще осталось какое-то пространство. После поцелуев, которыми они обменялись пять дней назад, преграды рухнули — не только ее губы, но вся она целиком теперь принадлежала ему, если бы он этого захотел. Он это знал, и она тоже.
Она ответила на поцелуй пылко, как всегда. Губы ее раскрылись, теплые и зовущие. У этих губ был вкус сливы, и, опустившись на подушку, он впитывал в себя этот вкус.
Оба были голодны, отчаянно голодны, так почему бы им теперь не насытиться вволю?
Некоторое время они только этим и занимались, утоляя аппетит, пробудившийся, но оставшийся за эти пять дней неутоленным. Но этого было мало, чтобы утолить его голод. Или ее.
Он был так захвачен поцелуем, что не заметил, как она — не в первый раз — взяла на себя роль лидера. Расстегнула на нем рубашку и обнажила его грудь. Сначала ему стало холодно,
Ее смелое и откровенное исследование вынудило его прервать поцелуй. Оно было алчным, жадным, когда она растопырила пальцы и затем согнула их, впиваясь в широкую мышцу, охватывающую его грудь. Она провела ими вдоль, потом поперек, исследуя его так по-хозяйски, словно он был рабом, которым она теперь владела.
У него мелькнула мысль — а не так ли это на самом деле?
Но он затаил дыхание и воспользовался ее увлеченностью, чтобы взять себя в руки, опомниться от пьянящего восторга ее прикосновений. Он расстегнул пуговицы на ее пла тье, обнажил холмики, с которыми уже был знаком, но только при тусклом свете. Он полюбовался их совершенством, прозрачной кожей с голубыми венами, бледно-розовыми сосками. Он подул на один из них, увидел, как тот затвердел, и обхватил его губами.
Она задышала прерывисто, закинула голову назад, одна рука ее все лежала на его груди, пальцы другой запутались в его волосах. Глаза закрыты, губы раскрыты, она пыталась вздохнуть, она купалась в уже не неведомых ощущениях, восхищаясь познанной близостью, уже знакомым восторгом, и ждала, предвкушала, взволнованная, очарованная, что будет дальше?
Он коснулся горячими губами ее грудей. Ее обдало жаром, и жар этот все нарастал и требовал, чтобы его утишили.
Она беспокойно ерзала под ним и ждала, ждала…
Когда ожидание стало нестерпимым, она нащупала его запястье, отвела его руку от своей груди и настойчиво потянула ее вниз. Дальнейших указаний ему не требовалось.
Сочетание игры его губ и языка на ее груди и мучительной ласки кончиков пальцев было очень приятно. Но она должна была испытать нечто большее; она это знала и хотела — прямо сейчас.
Она приподняла бедра, чтобы его пальцы оказались меж ду ними.
Он оторвался от ее грудей, глаза его мрачно сверкнули.
Она поймала его взгляд.
— Еще. — И поскольку он не подчинился немедленно, она потребовала: — Я знаю, что бывает большее. Покажите мне. Сейчас же.
Его темные демонические глаза, несмотря на свет, казались почти черными. Абсолютно непроницаемыми.
— Если вы настаиваете…
И он снова завладел ее губами. Она не ожидала этого, не успела приготовиться к этому неожиданному нападению. Не физическая, но чувственная мощная волна закрутилась в ее голове, и ей ничего не оставалось, как только полностью отдаться ощущениям.
Она чувствовала, как изменился его поцелуй, став откровенно берущим и требующим. От каждого глубокого и медленного удара она содрогалась, но уже по-другому; трение его фрака и рубашки о ее голую кожу было для нее новым ощущением. Потом преграда ткани исчезла. Жар его груди, жестких черных завитков встретился с ее набухшими сосками.
И тут она почувствовала его руку у себя на бедрах и поняла, что он задрал юбку. Холодный воздух коснулся ее лодыжек, но ей это было все равно, все ее чувства были напряжены от осторожной ласки его пальцев, которыми он проводил по ее ногам.